Пятнистый помолчал. Недолго.
– Хотя, вот Це тоже непонятно что. То есть, значит. У него имя длинное, сечешь? Забудешь пока докричишься. Вот и обрезали, что твой рак. А ему все равно. Зовут Церцерсис, но говорим – Це, сечешь? Це вместо Церцерсис. Но это Це. Он – башка, сечешь? Больной на башку, то есть. Кому еще в котелок придет с дасбута смыться? Гноище – оно и есть гноище. Не чета цитадели. Цитадель – это цитадель, сечешь?
Церцерсис стоял рядом и молча слушал бормотание Пятнистого. Носогрейка разгорелась, освещая его лицо – жуткую мешанину шрамов, похожих на ледяные торосы, сквозь которые с трудом различались темные полыньи глазных впадин и рта.
Становилось светлее. Шторм стихал. Волны вяло накатывали на камни и застывали точно желе. Морось превратилась в редкий снег, который ветром закручивался в высокие плотные столбы. Какофония непогоды все больше уступала место пробирающему до самых внутренностей треску.
Урагану ломали кости. Погодные установки впрыскивали в тело шторма ингибиторы, заставляя густеть поверхность океана. На гребнях самых высоких волн появились плотные косяки шуги, затем откуда-то из антрацитовых глубин начали всплывать глыбы льда – зародыши рукотворного замерзания.
Печальный крик донесся из облаков – громовые птицы, расправив гигантские кожистые крылья, спускались к океану в поисках добычи. Их тела, напитанные электричеством, светились ярчайшим огнем.
Произошедшее походило на чудо – океан застыл. Титанические снежные вихри, потеряв опору ветра, рассыпались и обрушились на лед снегопадом.
– Пора, – скомандовал Церцерсис.
Нетерпеливый Пятнистый тут же соскочил с волнолома и с головой ушел под воду – внизу притаилась предательская полынья. Сворден одним прыжком перемахнул на лед, встал на колени и запустил руку в воду. Пальцы ухватили что-то похожее на капюшон, Сворден потянул и вытащил Пятнистого на твердую поверхность.
Пока тот ворочался в снегу, отплевывая сгустки воды, остальные перебрались на лед. К Свордену подошел приземистый парень, похлопал его по плечу и присел над Пятнистым. Двупалая клешневидная ладонь потыкала лежащего.
– Э, – позвал Клещ.
Пятнистый встал на четвереньки. Рот раззявлен, по подбородку стекает жижа. Клещ отошел, примерился и врезал ботинком Пятнистому по лицу. От удара тот покатился вновь к полынье, но Сворден успел перехватить его за ногу и опять оттащить на безопасное место. Клещ невозмутимо вернулся к Пятнистому и пнул тому в грудь. Пятнистый кашлянул. Клещ отвесил новый пинок.
– Наглотался ингибитора, чучело, – сказал Церцерсис. – Если не отбить легкие, то покойник.
Клещ, растопырив руки-клешни, продолжал свою работу. Пятнистый уже не шевелился.
– Сдохнет, – покачал головой Сворден.
– Тут уж как повезет, – сказал Церцерсис. – Вот, помнится, у нас при прописке развлекались – наливают ингибитор и заставляют выпивать. А затем пиво отливают. Знаешь, как пиво отливают?
– Знаю.
– Кехертфлакш! Нет, не знаешь.
Церцерсис шагнул к стоящему спиной Клещу и коротко ударил тому в поясницу. Клещ беззвучно рухнул. Церцерсис удовлетворенно потряс кулаком.
– Удар по почкам, и несколько дней ссышь кровью. Зато никаких последствий после этой дряни.
Веревку, принесенную Пятнистым, размотали, пристегнулись к ней и выстроились в длинную цепь.
Метель усиливалась. Вытирая налипший снег с лица, Церцерсис обошел каждого и проверил крепления. Сворден оглянулся, но все скрыла плотная пелена снегопада.
– Где научился? – Церцерсис потрогал карабин и узел.
Сворден пожал плечами. Пальцы сами сработали.
– У кого приманка?! – крикнул Церцерсис. Веревку несколько раз дернули.
Они пошли. Идти приходилось осторожно – под снегом лед оказался очень скользким. То слева, то справа кто-то падал, изрыгал традиционно-смачное “кехертфлакш!”, поднимался, опять падал.
Вскоре встретилось серьезное препятствие – застывшая волна. Лед круто взмывал вверх, и даже снег не мог удержаться на гладкой поверхности. Люди упрямо карабкались, цепляясь за малейшие выступы, но стоило одному сорваться, как он утягивал за собой остальных.
– Так не выйдет, – сообщил Сворден соседу слева – Пауку.
Тот тащил на себе странное сооружение, завернутое в брезент. Ноша чудовищно мешала взбираться, но Паук, в очередной раз скатившись вниз, вновь поднимался, пластался по льду, раскинув невероятно длинные руки и ноги, кряхтел, шипел, но полз вверх. Однако завидная настойчивость не окупалась.
Сворден сам несколько раз почти цеплялся за гребень. Ему оставалось лишь подтянуться, и он бы преодолел преграду, но Паук упрямо продолжал скатываться вниз, увлекая всех за собой. Пальцы, промерзшие после ледяной воды, разжимались, и Сворден оказывался там, откуда начал.