Сложив то, что ему требовалось, в портфель, Норман окинул кабинет прощальным взглядом, заметив попутно, что дракона на крышу Эстри-холла до сих пор не вернули, и вышел в коридор.
Там он столкнулся с миссис Ганнисон.
Он едва не сбил ее с ног.
– Хорошо, что я вас поймала! – воскликнула она. – Гарольд испробовал все средства, чтобы связаться с вами. Где вы пропадали?
Внезапно Норман осознал, что война, которую он ведет, внешне никак не проявляется, и испытал одновременно облегчение и разочарование. Он пустился рассказывать миссис Ганнисон о том, как они с Тэнси, проводя уик-энд с друзьями за городом, отравились несвежими продуктами; упомянул и о том, что письмо, отправленное им в колледж, должно быть, затерялось на почте. Эта ложь, придуманная недавно, прекрасно подходила для того, чтобы объяснить состояние Тэнси; к тому же ему будет на что сослаться при разбирательстве на опекунском совете.
Он не рассчитывал, что миссис Ганнисон поверит, но все же старался говорить убедительно.
Она внимательно выслушала, выразила сочувствие и сказала:
– Обязательно разыщите Гарольда. По-моему, он хочет побеседовать с вами относительно заседания совета. Гарольд принимает в вас такое участие! До свидания.
Норман озадаченно посмотрел ей вслед. Странно, очень странно: при расставании в ее голосе прозвучали дружелюбные нотки. И вообще, она была словно сама не своя.
Впрочем, бог с ней. Норман быстрым шагом пересек территорию колледжа и добрался до боковой улочки, на которой припарковал автомобиль. Поглядев исподлобья на неподвижную фигуру на переднем сиденье, он завел двигатель и поехал к дому Соутеллов.
Они жили в огромном особняке, перед которым по всем правилам садового искусства была разбита лужайка. Трава на ней местами пожелтела, цветы, что выстроились стройными рядами, выглядели поникшими и заброшенными.
– Оставайся здесь, – сказал Норман. – Не выходи из машины, что бы ни случилось.
Харви встретил его на пороге. Под глазами заведующего кафедрой социологии виднелись синяки, суетливость его была заметней обычного.
– Я так рад вашему появлению, – проговорил он, втаскивая Нормана в дом. – Я просто не представляю, как быть. На меня столько всего свалилось! Отменить занятия – я, найти преподавателя для замены – я, составить расписание на следующий год – тоже я! Пойдемте ко мне в кабинет.
Соутелл провел Нормана через большую, роскошно, но безвкусно обставленную гостиную в крошечную комнатку с малюсеньким окошком, вдоль стен которой от пола до потолка возвышались книжные полки.
– Я едва не спятил, честное слово! Вдобавок ко всему я боюсь выходить из дома с тех самых пор, как на Ивлин напали.
– Что?!
– Вы разве не слышали? Об этом писали в газетах. Я еще удивлялся, почему вы не звоните, пробовал застать вас дома и в колледже, но не сумел. – Даже в такой тесноте Соутелл умудрялся следовать своей привычке расхаживать взад-вперед. – Да, на нее напали ночью в субботу, и с воскресенья она не встает с постели. Стоит мне только заговорить о том, чтобы выйти на улицу, как у нее начинается истерика. Сейчас она, слава богу, спит.
Норман поспешил принести извинения, потом поведал Соутеллу историю с пищевым отравлением, однако мысли его вращались вокруг субботнего вечера. Ему вспомнился поздний звонок из бейпортской гостиницы. Правда, тогда Ивлин нападала сама, и он вернулся в Хемпнелл, чтобы сразиться с ней. Но теперь…
– Вечная моя доля! – патетически воскликнул Соутелл, едва дослушав неуклюжие объяснения Нормана. – Кафедра разваливается в первую же неделю моего руководства ею! Разумеется, вашей вины в том нет, не подумайте. Молодой Стэкпол заболел гриппом…
– Все образуется, – утешил его Норман. – Садитесь и расскажите мне про Ивлин.
Соутелл примостился на край стола, сдвинув в сторону загромождавшие его бумаги, и испустил душераздирающий стон.
– Это случилось в воскресенье, около четырех утра, – произнес он, бесцельно перебирая документы. – Меня разбудил крик. Постель Ивлин была пуста. Я вышел в холл; там было темно, но от подножия лестницы доносились непонятные звуки, как будто кто-то возился…
Вдруг он вскинул голову.
– Что это? – воскликнул он. – Мне показалось, я слышал шаги.
Не успел Норман раскрыть рот, как Соутелл уже успокоился.
– Нервы, – сказал он. – Мерещится всякая ерунда. Ну вот, я схватил, по-моему, вазу и спустился по лестнице. Все сразу стихло. Я включил свет и прошелся по всем комнатам. В гостиной я обнаружил Ивлин: она лежала на полу без сознания, а на шее у нее проступали отвратительного вида синяки. Рядом валялся телефон. Мы держим его там потому, что Ивлин часто приходится звонить. Клянусь, я чуть было не обезумел! Я вызвал врача и полицию. Когда Ивлин пришла в себя, она объяснила нам, что произошло, хотя вся дрожала. Среди ночи внезапно зазвонил телефон. Она поторопилась подойти, а меня будить не стала. Едва она сняла трубку, на нее набросился какой-то человек. Она отбивалась – о, я прямо в ярости, честное слово! – но он скрутил ее и принялся душить, и больше она ничего не помнила.