— Вы можете сомневаться во мне. Но как только посетите врача, и он подтвердит мои слова, то многое прояснится. А после мы продолжим наш разговор — если вы того захотите, Ваше Императорское Высочество, — закончил я свою речь. К счастью, Рихтер так и не пришел.
— Хорошо, я последую вашему совету. Во всяком случае, пройду обследование. Наш лейб-медик пользуется всеобщим уважением и сможет правильно поставить диагноз, — он посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом. — Что я могу сделать лично для вас, Соколов? Как вас отблагодарить?
— Никакой благодарности не надо. Прошу лишь сохранить наш разговор и мой секрет в тайне. Подобное знание может быть опасно. Могу я на вас положиться?
Наверное, никто не разговаривал с Николаем в таком тоне. Для местных цесаревич чуть ли не помазанник Божий, которому надо служить, почтительно приоткрыв рот. Я выказывал ему несомненное уважение, но без всякого страха, преклонения или подобострастия. Я не льстил и ничего не искал для себя.
— Да, Михаил, я даю свое слово — разговор наш останется тет-а-тет. Но я бы больше хотел узнать о будущем! То, что вы рассказали… невероятно. Я не могу поверить в подобное… Телефон, радио? Возможность общаться с человеком из Австралии и видеть его лицо? Самалет… так он называется?
— Самолет, — поправил я. — Я все вам расскажу. Но после того, как вашему здоровью ничего не будет угрожать. Впереди у нас вся жизнь — если вы послушаете моего совета.
Мы расстались. На прощание он подал мне руку. Подобное о многом говорило.
Друзья пытались вызнать, зачем я понадобился Рихтеру. Я ограничился ответом, что он просто хотел узнать, как корнетам служится в Старой Школе, и нет ли у них каких замечаний.
Мне поверили. Тем более, цесаревич сдержал слово и о нашей беседе никто не узнал.
Неделя потянулась за неделей. Я собирал слухи и читал газеты. Наконец, в «Петербургских ведомостях» нашел то, что искал. В статье, посвященной столичной хронике говорилось, что император по личным обстоятельствам отменил визит цесаревича в Европу, а сам Николай уехал в Крым.
Отложив газету, я не смог скрыть довольной улыбки. Все же мне поверили! Более того, цесаревич начал лечение. Может, в Крыму, а может и в другом подходящем климате. Главное, мои слова не пропали впустую. И теперь история получила шанс измениться. И разве не для того я сюда попал?
Выживет ли он? Вопрос, конечно, сложный. Но к его услугам лучшие в мире доктора и профессора, новейшие лекарства и любой из курортов на выбор. Вопрос о деньгах и вовсе не стоит. И если при таких условиях он все же уйдет в мир иной, значит, я не смог повлиять на историю. Мне придется искать новый шанс. И помолиться о душе Николая, к которому судьба оказалась столь жестокой.
— Странно, что вы выбрали для будущей службы 5-й гусарский Александрийский полк. Бесспорно, Бессмертные гусары весьма известны. Служба в их рядах почетна, но не желаете ли вы еще раз обдумать собственное будущее? — поинтересовался командир Старой Школы Яков Федорович Сиверс. — Вы один из лучших корнетов в выпуске. Перед вами открыты многие двери. Вы вполне могли бы претендовать на место в кавалергардском полку столицы.
— Но я всегда мечтал служить именно в Черных гусарах, — возразил я. — Я много о них слышал, мне нравится их история, форма, нравится романтика боевого полка.
— Понимаю, понимаю, — он сидел, положив руки на стол и оглядывая меня, как естествоиспытатель оглядывает необычный экспонат. Я не был белой вороной, многие хотели попасть в самые известные полки, но жизнь и финансовые возможности все переиначивали. Юношам приходилось выбирать более скромное, соответствующее доходам или успехам в учебе, место будущей службы. Часть корнетов отправлялась в провинцию, в не такие прославленные полки. Возможно, там ранее служили их отцы, деды или прадеды, может, имелись и иные причины.
Для кого-то Сумские гусары или Рижский драгунский полк считались недостижимой мечтой, но для тех, кто окончил Старую Школу и мог остаться в столице, подобное выглядело понижением.
И все же местом в столице старались не пренебрегать. Сиверс знал, как тяжело его заслужить. Правда, такая службы требовала внушительных средств. Столичная жизнь штука дорогая, и мало кому по карману. Лишь молодые люди из самых обеспеченных семей могли позволить себе подобное.
Сиверс беседовал со всеми нами и следил, куда мы отправимся.