Медленно, но неотвратимо наращивая ход, гусары смерти рванулись вперед, перейдя на галоп. Признаться, я тогда все же растерялся. Это был мой первый бой! И я, необстрелянный, не нюхавший пороха, поначалу испытывал сомнения, и даже страх. Все произошло так быстро, что я невольно опешил и впоследствии не раз со стыдом вспоминал свою секундную слабость. Но Андрей не подвел.
— Гусары! Карабины вон! Пали! — закричал он, как только кони вынесли нас на открытое место и неприятель оказался, как на ладони.
Для кавалерии имелось правило, в атаке и ретираде[14] карабин без крайней нужды не использовать, управляясь саблей и револьвером. Заряженный карабин предполагалось иметь в резерве на крайний случай. Но сейчас Некрасов посчитал, что как раз настал тот самый «крайний случай».
Выстрелы гусар прозвучали дружно, но никто никуда не попал. Дистанция помешала, галоп, да и люди торопились, спеша перекинуть карабины за спины и взяться за сабли. Но зато наш жиденький и неожиданный залп оказал ошеломляющее моральное воздействие — бухарцы испуганно закричали и заволновались. Те, кто полз к казакам, вскочили на ноги и бросились в сторону, к коням, подарив нам замечательную возможность догнать и порубить их.
Некрасов вырвался вперед. Я скакал, отстав на корпус, слыша за спиной топот верных наших гусар. Опомнившись, выхватил саблю. Гусары закричали «ура». Врагов было много, но наше появление застало их врасплох. Они растерялись и лишь несколько человек выстрелили в нашу сторону.
Андрей неожиданно дернулся и стал заваливаться. А я понял, что не могу, не имею права его подвести. Теперь я в ответе за жизни разведчиков. Кроме этих мыслей, в голове было пусто. Время странным образом растянулся. Фигурки людей приближались. Я видел пестрые халаты, тюбетейки, грязные потертые сапоги и раскрытые в крики рты. Видел облачка пороховых газов. Видел казаков, которые с радостными криками начали один за другим подниматься на ноги, поддерживая наш прорыв.
И не раздумывая, я принялся рубить бегущих бухарцев, наклоняясь в седле и щедро раздавая размашистые удары направо и налево. Первый мой выпад пришелся по плечу бегущего, и по тому, как клинок вошел в мясо и глухо ткнулся в кость, я понял — удар получился на загляденье. С болезненным стоном степняк споткнулся, упал и откатился в сторону. По живому человеку я бил впервые, но мышцы сами выполнили вбитые намертво навыки, оттянув клинок и вновь нанося удар, теперь уже по другому врагу.
Обстановка моментально изменилась. С криками «Худо Абаркудрат» «нохушихо», «марги мо»[15], бухарцы разбегались в разные стороны, разом утратив единство и смелость.
Краем глаза я увидел опасность и пригнулся. Вражеский клинок со свистом пролетел над головой. Шмель унес меня дальше, но Цезарь с гортанным криком ударил так, что отчаянный крик разрубленного чуть ли не до сердца человека эхом раскатился средь горных вершин. Я срубил еще одного степняка и на минуту придержал Шмеля, оглядываясь назад. Некрасов лежал на земле далеко позади. Виднелся и еще один павший в нашей черной и приметной форме. Пестрые халаты поверженных врагов превратили поле боя в какую-то кровавую мозаику. Гусары молча и сосредоточенно рубили неприятеля саблями и кололи пиками. Вернее, заканчивали разгром, так как неожиданное появление Бессмертных гусар мигом выбило из бухарцев весь боевой дух. Петрушин дрался отчаянно. С него можно было рисовать картину, да и остальные не подвели.
— Победа или смерть! — выкрикнул я, вскидывая саблю, а затем бросая ее в ножны. Не знаю, как я тогда мог связно думать, но, наверное, как-то все же смог и сообразил, что главная опасность — вражеский бек.
На губах чувствовался солоноватый привкус крови. Своей или чужой пока было не ясно. Я вытащил револьвер, прицелился в сторону бека и выстрелил три или четыре раза. Шмель беспокойно всхрапывал, приседал на задние ноги и «танцевал», мешая стрелять. Да и расстояние оказалось приличным, особенно для револьвера. Я не попал, но внимание привлек и заставил бухарцев еще больше податься назад. Продолжая демонстративно целиться, я заставил Шмеля поскакать на вражеского предводителя, криком увлекая за собой гусар.
Казаки запрыгивали в седла и бросались следом. Выстрелы звучали пробирающим до дрожи маршем. Стучали копыта. Но громче всего стучало мое собственное сердце.
Тихая горная дорога превратилась в небольшую, ревущую от боли и злобы арену, на которой люди принялись друг друга убивать. Так я в первый раз вступил в настоящий бой.
Глава 10
Петр Иванович Пашино имел чин коллежского асессора, что соответствовало 8-му классу Табели о рангах и воинскому чину майора, подразумевая обращение «ваше высокоблагородие». При генерале Романовском он исполнял обязанности одного из советников. В совершенстве владея тридцатью языками, включая турецкий, персидский и арабский, Пашино часто выступал переводчиком. А его знания культуры, обычаев, шариата и Корана позволяли ему выступать в роли третейского судьи и мирить мусульманских подданных Российской Империи.
15
«Худо Абаркудрат» «нохушихо», «марги мо» — на таджикском — Аллах Всемогущий, беда, смерть нам.