Известие вызвало радость — было приятно, что война началась хорошо. Это посчитали благоприятным знаком. Кауфман так же не скрывал удовлетворения. А радость генерал-губернатора означала, что за столь смелые и удачливые действия последует награда.
Во время одного из разъездов нам навстречу попался вражеский отряд. Их по первым прикидкам насчитывалось свыше двух сотен, и мы не решились вступить в бой при таком соотношении. Наблюдали мы за ними издалека, но и они нас заметили. Послышались крики.
— Урус! Урус! Мир! Мы к вам! — нам кричали на таджикском и узбекском, демонстрируя пустые руки и хитрые загоревшие лица.
— Засада? — предположил Некрасов, оглядываясь по сторонам. То, что нас могли обмануть, было вполне вероятно. В Азии обманывали все и всех.
— Смотри, к нам парламентер едет, — заметил я. — Козлов, приглядывай по сторонам на всякий случай.
— Слушаюсь, вашбродь. Гусары, разомкнись! Отставить разговоры!
Команда остановились, позволив парламентеру приблизиться. Им оказался важный и спокойный афганец, без оружия и с улыбкой на устах, которая должна была нас успокоить.
— Мой повелитель Искандер-хан поссорился с лживым и порочным эмиром Музаффаром! — начал посланник. Говорил он с таким важным видом, словно предложение его господина должна было осчастливить не только Кауфмана, но и всю Россию. — Услышав о доблести и благородстве наместника Белого Царя, он решил перейти под его руку.
— Вот как? Отрадно подобное слышать. Пусть Искандер-хан приблизится к нам со своими ближними слугами, а все прочие остаются, где и стоят, — Некрасов язык знал плохо, да и особым желанием его изучать не горел. Пришлось изъясняться мне. Несмотря на мои скромные навыки, парламентер меня худо-бедно понял.
Посланник ускакал и уже через пять минут вернулся, представляя нам своего повелителя, разочаровавшегося в бухарском эмире. Искандер-хан с виду оказался очень благородным человеком. Люди с подобной внешностью в Азии мне уже попадались. Они были редкостью, но все же встречались. Белое, красивое лицо, умный, любознательный взгляд, полная достоинства и внутренней силы осанка. Одет он был в богатый кашемировый халат поверх малинового шелкового бешмета. Голову прикрывала изящно сложенная чалма. Сидел афганец на прекрасном сером аргамаке, в седле, вышитом серебряной нитью.
— От имени генерал-губернатора и Александрийских гусар мы приветствуем вас, — я говорил по-таджикски. Некрасов молчал.
— Я рад видеть верных воинов наместника, — Искандер-хан приложил руку к чалме. — Не проводите ли вы меня к нему?
Так мы и сделали. Афганец не возражал, что его людей для безопасности заставили двигаться позади. Они выглядели бедно, у многих даже отсутствовала обувь. Длиннополые кафтаны, синие сюртуку, детали экипировки английских войск, красные куртки бухарской пехоты, старые русские шинели — воинство Искандер-хана вид имело разбойничий и не слишком воинственный.
— Скажи, благородный воин, — обратился хан ко мне, с любопытством оглядывая нашу форму и коней. — Это вы и есть? Те, кого прозвали Кара Улюм?
— Кара Улюм? — я некоторое время соображал, что же он имеет в виду, пока меня не осенило. Это же Черная Смерть, не иначе. Ого! Значит, слух о черных гусарах уже разошелся по Средней Азии. Великолепно!
Стараясь не улыбаться и сохраняя серьезность, я важно кивнул.
— Да, так и есть. Нам приятно, что уважаемый хан о нас уже слышал.
— Слышал, слышал, — тот уважительно поцокал языком, оглядывая гусар.
— Что он говорит? — Андрей требовательно дернул меня за руку.
— Язык надо учить, Некрасом-бек, — засмеялся я. Искандер-хан, хоть ничего и не понял, из вежливости заулыбался, показывая крупные белые зубы. — Говорит, что ушел от эмира и хочет служить наместнику.
— Небось, денег ему не заплатили, вот он и разочаровался, — предположил Некрасов, откидывая мысли о всяких «высоких материях» и якобы пострадавшей чести хана. Впоследствии выяснилось, что Андрей попал в точку.
Через час мы приблизились к войску и сдали хана с рук на руки Кауфману. Генерал нас поблагодарил и повел рукой, приглашая афганца к беседе, для чего на берегу ручья быстренько расстелили ковры и поставили самовар. Слуги поддерживали хана под руки и помогли ему слезть с коня. Добравшись до ковров, он с достоинством сел на пятки.
Беседа с командующим войском заняла около получаса, но окончания ее мы не застали, вновь выдвинувшись на дорогу. Как нам впоследствии рассказали, Искандер перешел на службу к Белому Царю. За свою верность он выторговал жалование: три рубля в сутки самому хану, рубль его старшему помощнику, остальным офицерам по пятьдесят копеек, а всем «аляманам» т. е. рядовым, по пятнадцать копеек.