Дорога шла перевалами через несколько возвышенных кряжей. День выдался жарким. Солнце казалось белёсым раскаленным пятном, посылающим убийственные лучи. Всех мучила жажда. Мы остановили, досмотрели и пропустили к отставшему войску джигита из Самарканда. Он вез письмо Кауфману, в котором беки сообщали, что из Бухары движется посольство.
И действительно, через некоторое время перед командующим предстал мирза Шамсутдин, который ранее два раза был в Ташкенте. Я его видел, он производил впечатление начитанного и честного человека. Но вместо деталей мира мирза достал какой-то путанный документ, составленный на персидском, арабском, турецком и таджикском языке одновременно и поднес его командующему, заверив, что завтра приедет посланник и привезет окончательный договор с печатью эмира. Мирза просил принять подарки и возвратиться в Яны-Курган. Документ, как могли, разобрали, Оказалось, что это хоть и мирный договор, но переделанный эмиром по своему, а вовсе не тот, который ожидал командующий.
Кауфман подарки не принял и приказал войску двигаться дальше. Кажется, весь этот спектакль начал его утомлять. Шамсутдин от горя чуть бороду себе не вырвал.
1-го мая, миновав пару брошенных аулов и урочищ, гусары выехали к переправе через Зеравшан. Многочисленная конница, так и не принявшая боя за все эти дни, отошла на противоположный берег. Но на нашей стороне реки остались отряды Садык-бека и Хайдар-бека, расположившиеся в четырех верстах ниже по течению.
Зеравшан можно было перейти вброд на отрезке, протяжённостью в три версты. Выше по течению в реку впадал полноводный приток, а ниже русло сужалось, набирая глубину и увеличивая скорость течения. Для переправы подходил лишь этот участок.
До неприятеля было около трех верст. На высотах за бродом стояли орудия в количестве тридцати двух штук. Двадцать из них сгруппировались по центру, остальные прикрывали фланги. Едва мы приблизились, они открыли огонь. Но неприятель стрелял отвратительно, снаряды долетали плохо, да и разброс оказался просто чудовищный.
— Если мы тут покрутимся до вечера, то бухарцы сами себя оставят без боеприпасов, — пошутил Андрей, хладнокровно держась в седле и внимательно осматривая вражеские позиции.
Некрасов, как и многие гусары, любил браваду. Он обожал с самым беспечным видом находиться под огнем, покуривая папироску и рассуждая о высоких материях, в то время, как вокруг земля вокруг взлетала в воздух. Меня такая черта одновременно и восхищала, и раздражала.
Смелость великая вещь, и крайне полезная. Тем более, когда командир показывает личным примером, что плевать ему на вражеские пули и снаряды. Тогда и нижние чины волей-неволей берут с него пример. Но все же подобное поведение выглядело рискованным. Кто будет побеждать, кто поведет гусар в бой, если тебя так глупо ранят или убьют? Я считал, что в офицере должно в равной степени сочетаться и смелость, и осторожность. Офицер должен себя беречь, но не из-за страха потерять жизнь, а из-за ответственности перед полком и своей страной.
— Мимо! — Андрей рассмеялся, когда очередной снаряд пролетел со свистом и взорвался в саженях тридцати от нас.
А между тем бухарцы окончательно озлобились, видя полное к себе пренебрежение. Они что-то кричали и суетились вокруг орудий. Я поманил их рукой, мол, давай, иди сюда, пообщаемся. Неожиданно Архип расстегнул ремень, привстал в седле и, приспустив брюки, показал им задницу. С той стороны берег буквально взорвался от возмущения и желание покарать неверных.
Для порядка отчитав Архипа, мы продолжали осматривать позиции неприятеля, запоминая детали. Между высотами склон опускался, образовывая седловину. Именно там, по центру, пролегала дорога на Самарканд. Справа местность казалась совершенно открытой. Слева виднелись топкие поля, густые ряды абрикосовых деревьев и тополей. На самой высокой горе виднелась древнее сооружение, часовня святого Чапана, покровителя пастухов.
Холмы сплошь покрывали густые массы конных бухарцев. Тут и там мелькали бунчуки и значки. Гремели барабаны, стучали бубны, гундосо выли трубы. Ближе к воде стояли цепи пехоты, а в просветах молодцевато гарцевали одинокие наездники, размахивая саблями и что-то крича.
Позиция бухарцев выглядела сильной, пехота и артиллерия стояли хорошо, но вот конницу их командующий разместил бестолково, без особого понимания.
Наше войско спокойно подходило по дороге и занимало заранее определенные позиции на границе поражения вражеских снарядов. Первыми, двигаясь в авангарде, к месту будущего сражения подошли гусары. В белой форме, белой папахе, на белом коне вперед вылетел полковник Пистолькорс, командир всех казаков. Показалась сотня хорунжего Гуляева. За казаками «подтянулась» пехота и артиллерия.