Предварительные экзамены я сдал в Ташкенте. Сдал их неблестяще, на основательную подготовку банально не хватило времени. Генералы Головачев и Дандевиль подписали мой итоговый аттестат. Он был слабым, я еле-еле набрал необходимый минимум оценок. Привыкнув служить на совесть, с такими баллами я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Хотелось, что называется, «соответствовать». А соответствовать не получалось. Мне не нравилась идея привлечь к данному делу цесаревича. И без него у меня имелся козырь, не говоря про мою уникальную способность. Дело в том, что геройски проявивших себя офицеров, участвующих в войне, да еще и заслуживших ордена, поощряли и закрывали глаза на некоторые пробелы в их знаниях. Вот и я надеялся и верил, что в Петербурге все пройдет пусть и «со скрипом», но вполне приемлемо.
Поступить в Академию могли лишь офицеры не моложе 18-ти лет и по чину не выше капитана или штабс-капитана гвардии. Выпуск производился в октябре, следовательно, мы должны были проучиться два года. Академия считалась центром военной мысли России. Ее закончили, и будут еще заканчивать, немало прославленных офицеров.
Подав документы, я принялся штудировать книги и атласы. Времени катастрофически не хватало. Я прекрасно понимал, что в моих знаниях есть существенные пробелы и пытался их как можно быстрее восполнить. Успею ли? Сложно сказать. Некоторые офицеры готовятся к экзаменам в Академию по пять-шесть месяцев.
За историю и география я не переживал. Математика, военное искусство и артиллерия в целом вопросов не вызывали. Проблемой казались немецкий язык, геодезия и международное право. А из книг следовало прочитать капитальный труд Галича «Картина человека», «Самодеятельность» Смайлса и несколько брошюр по военной администрации и геодезии.
Так же определенные трудности вызывал тот факт, что многие понятия приходилось заучивать наизусть, буквально слово в слово. Военные любят точные формулировки, ясные приказы и установленные термины. И тут общие ответы совсем не годятся.
Например, такой вопрос: каким условиям должен удовлетворять боевой порядок части? А ответ звучит так, дословно: боевой порядок должен удовлетворять следующим условиям — поворотливости, подвижности, гибкости, удобству командования, приспособленности к местности, он должен возможно меньше терпеть от огня неприятеля, легко свертываться и развертываться, быстро переходить в походный порядок.
И подобных определений насчитывалось несколько сотен! А ведь имелись еще всякие формулы по баллистике, геометрии, физике и прочим дисциплинам.
Тем более, следовало выкроить время и встретиться с цесаревичем. Будучи еще дома, я отправил ему письмо, уведомляя, что приехал из Туркестанского края и скоро окажусь в Петербурге, указав квартиру Хмелёвых, на которой меня можно найти. Для подобного дела мы с Николаем придумали секретный почтовый адрес, на который я посылал письма. К сожалению, у меня подобного адреса пока не имелось. Потому приходилось просто ждать, когда посыльный передаст указания об очередной встрече.
Вообще, следовало озаботиться телефоном. Хотя бы сделать так, что он появится у цесаревича. Конечно, я не помнил, когда именно в России начали устанавливать телефоны, знал только, что во второй половине девятнадцатого века. Вот и еще один момент — надо подкинуть наследнику мысль, пусть развивает данное направление. Это и экономически выгодно, да и для страны полезно.
Вдобавок стоило навестить друзей, Гошу Скалона и Николая Звегинцова. Честно сказать, я по ним соскучился.
Экзамены приближались. Я судорожно дочитывал то, что мог дочитать и спал по четыре часа в сутки. И как гром среди ясного неба прогремело известие, что цесаревич Николай приглашает меня на личный прием в Зимний дворец.
Приглашение принес вестовой. Оно перевернуло с ног на голову всех обитателей квартиры Хмелёвых. Да и я немного опешил — мы же договорились с Николаем, что будем соблюдать тайну. Что же изменилось?
— Возможно, цесаревичу Николаю Александровичу захотелось услышать о наших Бухарских подвигах, — предположил я первое, что пришло мне в голову. Семья и Хмелёвы смотрела на меня, ничего не понимая. С их точки зрения мне оказали невероятную честь. — Тем более, он же шеф нашего полка. Так что все логично.
— Ты удивительно хладнокровен, Миша, — возмутилась мама. — Что с тобой? Ты хоть понимаешь, кто тебя пригласил, и какие последствия могут возникнуть?