Эбсэлем бабай глубоко вздохнул и горестно опустил седовласую голову. Сторожка наполнилась тягостной тишиной. Над поникшими головами, словно напоминая о неотвратимом бедствии, нависал густой табачный дым и прогорклый чад коптилки. Вдруг все вздрогнули: раздался громкий стук. Это Сянат со злобой пустил в угол свою колотушку.
— Послушай, отец, — сказал Савандей. — А не собраться ли нам всем селом и посоветоваться? Как ты думаешь?
— Ты прав, так будет лучше. Одним нам с такой бедой не справиться.
— Правильно, — подтвердил Сянат. — Сойдемся все уторком пораньше. Вряд ли они близко поехали. Ночью вернуться не успеют. Да и я пригляжу, от меня не утаятся. Не из таковских я.
— Так и порешим, — сказал Эбсэлем.
— А где соберемся?
— Как всегда на сходку, у твоей сторожки. Иль не знаешь? — раздраженно подсказал Сянату Элендей.
— Да, забыл я вам сказать, — послышался голос старика. — Они прежде подъедут к озерам, чтобы вылить туда украденную воду…
Разошлись.
Разлилась бледно-желтая с белесым оттенком заря. Медленно выплыл из нее огнедышащий шар солнца. Как всегда, первые лучи его упали на верхушки тополей, вытянувшихся перед домом Каньдюка.
Ширтан Имед и однорукий Сянат уже обходили сонные улицы и созывали народ на сходку.
Никогда еще сходка не собиралась так рано, к тому же приходить велели не к сторожке, а в овраг, к кузнице. Все почувствовали, что произошло что-то необычное. Зашептались, зашушукались. Поползли разные слухи, один одного удивительнее. Кто толковал, что изловили разбойника, кто — что землю будут переделывать. Но большинство сходилось на том, что приехало волостное или еще какое-нибудь начальство, а добра от этого, как известно каждому, никогда не жди. Может быть, царь на какого-либо другого царя рассердился и воевать вздумал — вот и начнут брить головы рекрутам. Могут и бумагу с печатями прочесть, в которой говорится о новых поборах. Мало ли какие неприятности способно придумать начальство. Гостинцев оно еще никогда не привозило, хотя само на них очень падко.
Поляну перед кузницей захлестнул шум и гомон толпы, которая разрасталась с каждой минутой.
— Что, лавку Нямася обокрали?
— Нет. Не успели. Сянат помешал.
— Смотри ты, какой молодец. Как же это он, с одной рукой-то?
— А где разбойник? Когда приведут его?
— Сказывают, у Каньдюка в сарае сидит. Или в погребе. Всего веревками опутали. Здоровый детина. Самого Имеда вызывали, чтобы скрутил он грабителя.
— Да не связывали его. Капкай в цепи заковал. Поэтому и велели к кузне собираться.
— Языки бы вам заковать, чтобы не болтали они чепуху разную. Война будет. Намедни Имед письмо от брата получил. От младшего. В солдатах какой. Далече, пишет, загнали его. Сидит, дескать, на самом краю света и ноги с обрыва свесил. Вот там и сражаться будут.
— А я слыхал, что вроде нет края света. Искали-искали, но так и не нашли.
— Всему и край и конец есть.
— Да как же он добрался до него? До самого краюшка-то?
— Аймет да не доберется! Мальцом был когда, все деревья в деревне облазил. Цепче кошки. Ну и начальство, знамо дело, подгоняло. Этаким манером и к самому черту на рога залезешь…
Появились Имед, Сянат и Элендей.
К сторожу взъерошенным петушком подскочил староста:
— Ты сходку объявил?
— Я.
— А кто велел тебе? По какому такому полному праву? А?
— Узнаешь сейчас по какому. Не хорохорься зря.
— Почему не известил меня первым?
— Виноваты мы, прости нас, почтенный глава нашей деревни, Элюка Петяныч, — насмешливо поклонился Имед. — Будь милостив, не наказывай нас. Ведь почитаем мы тебя, бережем. Не решились потревожить твой барский сон, пусть, мол, поспит, отдохнет после трудов праведных. Да и зубки у тебя побаливают. Вот и сейчас за щеку держишься.
Кругом засмеялись.
При упоминании о зубах Элюка по привычке скорчил страдальческую гримасу, застонал:
— Молчи, молчи! Еще пуще сверлить стало. Весь день теперь покоя не дадут.
— И поделом тебе, дармоеду! Староста, а не знаешь, что в деревне творится.
— Не учи. Не тобой на эту должность поставлен. Я еще разберусь во всем. Плохо вам будет!
— Не пузырься. Лопнешь.