«Идол, настоящий идол. Откуда только взяли такого?» — подумал Шеркей. Так думал каждый, кто смотрел на этого человека.
Это был Урнашка, подручный Каньдюков. Днем он помогал Нямасю в лавке, ночью сторожил ее. Настоящее имя Урнашки — Хведюк, но и стар, и млад звали его по кличке, и он нисколько не обижался.
Лет пять уже живет Урнашка в Утламыше, но никто толком не знает, откуда его привезли, чем занимался он раньше.
В деревне Урнашку не любили и несколько побаивались. Урод имел пристрастие к разным пакостным проделкам. Бывали случаи, что он бросал в колодцы кошек и собак. Один колодец так осквернил, что им не пользуются и до сих пор.
Однажды ночью кто-то перевернул в огородах все ульи, выбросил из них соты и растоптал. Вскоре выяснилось, что это натворил Урнашка. И с целью: у Нямася никто не покупал отсыревший сахар; когда же люди остались без меда, им волей-неволей пришлось брать порченый сахар.
Наказать бы надо хорошенько зловредного урода, но не осмелились. Попробуй-ка решись на такое дело, если Каньдюки в своем помощнике души не чают, горой стоят за него.
Правда, старики попробовали добром вразумить Урнашку, но он только скалил зубы, вращал глазищами и нахально гыкал, брызгая слюной.
Урнашка не стал заходить на двор. Облокотившись на жердину, безобразно осклабился, поманил хозяина дома длинным крючковатым пальцем.
Шеркей неторопливо подошел, поздоровался.
— Шеркей биче[15], пойдем к нам.
— Зачем, зачем это?
— Тебя дед Каньдюк зовет.
— Для чего же? — Шеркей заволновался.
— Этого я не знаю.
— Говоришь, сам Каньдюк?
— Сказал же, сам.
— Старый, значит?
— Ты оглох, что ли? Видать, пыли в уши надуло.
— А как же, как же он сказал? — не унимался опешивший Шеркей.
— А так вот и сказал: поди-ка, говорит, Урнашка, позови многоуважаемого Шеркея, очень мне хочется повидать этого славного человека, соскучился я по нем.
— Куда же идти? В лавочку?
— Да нет, прямо домой. К нему гость приехал. Тебя тоже пригласили.
— А кто же приехал, приехал?
— Из волости, начальник. Так ты побыстрей.
— Я разом, разом. А ты зайди в избу, обожди, пока я соберусь.
Урнашка пренебрежительно отказался от приглашения.
Шеркей вбежал в дом, начал торопливо переодеваться. Надел черные шаровары, светло-синюю рубаху, поплевав на ладони, пригладил непослушные волосы, надвинул на них валянную из шерсти узкополую шляпу.
— Что это ты всполошился? — поинтересовалась жена. — Вырядился, словно на свадьбу собираешься.
Шеркей, как гусак, вытянул шею, многозначительно вздернул к потолку палец, таинственно зашептал:
— Каньдюк, понимаешь, сам старый Каньдюк меня в гости пригласил!
Сайдэ хотела расспросить обо всем поподробнее, но муж досадливо отмахнулся и выскочил из избы.
«Рехнулся, право дело, рехнулся», — думала Сайдэ, глядя, как он чуть не вприпрыжку бежит к воротам.
6. ПИР У КАНЬДЮКА
Шагая рядом с Урнашкой по Средней улице к центру деревни, Шеркей ломал голову, зачем же его пригласил Каньдюк. Догадка сменяла догадку. Шеркей от волнения то и дело поправлял черный с бахромой поясок, ерошил на затылке космы, передвигая с места на место неказистую шляпчонку. Шуточное ли дело — быть приглашенным в гости к такому человеку!
Каньдюк известен на много-много верст вокруг. Весной, как только подсохнут дороги, на базаре в Буинске появлялись всадники с длинными палками, на концах которых болтались варежки. Эти люди — посланцы Каньдюка. Подняв палки повыше, они, не жалея глоток, оповещали купцов, что в Утламыше есть продажный хлеб. Только недавно торговцы из Шаймурзина и Буинска купили у Каньдюков по пятьдесят возов зерна.
Своей земли у Каньдюков мало, всего на три души, но он арендует поля у какерлинских мижеров, скупает наделы у обедневших хорноварских и чурноварских мужиков.
А коров, овец у него!.. У Шеркея в доме столько тараканов не наберешь. Почти на каждой лесной опушке встретишь стадо, принадлежащее Каньдюку. Раздобревшую на вольных кормах скотину загоняют в деревню поздней черной осенью.
Лошадей у Каньдюка восемь. Все, как одна, породистые, гладенькие, блестящие. Особенно хорош вороной жеребец, который всегда приходит первым на скачках. Не конь — огонь, только в сказках бывают такие.
У Каньдюка два сына. Старший, вдовец Нямась, которому уже перевалило за тридцать, торгует в лавке, младший — Лискав — учится в Казани. Две дочери ожидают выгодных женихов.