Но с первого дня, меня смущали какие-то непонятки, взгляды, фразы. Мое знание английского не позволяло свободно общаться на американской форме этого языка. Не сразу я поняла, что языковой барьер не причем, просто медики что-то от меня скрывали.
Уточнить ситуацию я решила, выбрав одного из врачей — Том Хардли, старший ординатор, рыжеватый блондин с мягкой улыбкой, показался мне перспективным для прояснения ситуации. Я знала, что больших денег у отца больше нет, и решила, что нам хотят отказать из-за высокой стоимости лечения.
Я пригласила Тома на ужин, и, так как я приезжая, и не знаю город, попросила его выбрать тихий ресторан для встречи. Том привез меня в район, называемый Маленькой Италией, где множество кафе и ресторанов итальянской кухни на любой вкус.
Выбранный им ресторанчик был не особо пафосным, но интересным — граффити на наружной стене, внутри почти галерея — картины на стенах, деревянная мебель под-старину. Мы заказали итальянское кьянти, которое мне всегда нравилось, салат с морепродуктами и пасту.
Том был очень мил, рассказывал о городе, говорил комплименты, называл меня «Натали, ми дарлинг» но стоило перевести разговор на Игоря, как разговор сразу сменил тональность.
— Натали, дорогая моя, вам надо подождать, лечащий врач вам скажет все на еженедельной встрече. План лечения еще не выстроен, и мне не корректно выдавать вам какую-то ни было информацию. Извините, — положив приборы, мягко, но настойчиво он поставил точку.
— Я и слышу со всех сторон «сорри» и ничего больше, — грустно пошутила я.
— Как вы проводите время, Натали? Наш город не безопасен для прогулок одной женщины, особенно на окраинах и вечером. Я мог бы составить вам компанию, у нас много исторических памятников, думаю вам будет интересно — предложил Том.
— Не знаю, не хочу, мне нужно думать о муже, — как всегда вздохнула я.
— Натали, простите меня, можно я вам скажу одну вещь? Ваш муж болен, давно и может надолго. Вы не бросаете его, это отлично. Но вы Нат, вы то живы! Вам нужно начать жить, я не думаю, что ваш мужчина хотел, чтобы вы годами сидели у его постели, да? — так же мягко, но настойчиво говорил Том.
— Может быть, я попробую.
Постепенно мне стало легко с Томом, мы болтали уже обо всем. Он бывал в Москве, Праге и Париже. Мы сравнили свои впечатления. Оказалось, что и ему и мне Прага показалась показушной открыткой, Париж не оправдал ожиданий. Москва же ему показалась серой и унылой, люди мрачными. Я пыталась защитить свой город, но увы.
За неделю про состояние мужа мне ничего не сообщили, уехали сопровождающие — и врач и охранник. Зато отец нанял мне гида, переводчика и компаньонку с одном лице. Русская женщина, Тамара, лет 40, вышла замуж по переписке, развелась и теперь работала с русскими, которые как правило, не знали ни языка, ни местности, но рвались в магазины и ночные клубы. Она работала не в Балтиморе, больше в городах на побережье. Ко мне же приехала специально.
Тамара была пухлой сорокалетней блондинкой с карими глазами, общительной, организованной и очень подвижной. С ее приездом моя жизнь изменилась. Она таскала меня по магазинам, кафе, достопримечательностям.
В Балтиморе большое количество церквей разных конфессий, старинных и не очень, в разных стилях, весьма интересных для архитекторов, наверное, мне — лишь бы убить время. Самое запомнившееся мне — оно же самое известное — устремленное в небеса здание Первой пресвитерианской церкви в Маунт-Верноне. В целом же город показался мне мрачным и депрессивным. В модные ночные клубы я не пошла, алкоголь и танцы не привлекали.
Дни строились однообразно — завтрак, поездка в медицинский центр, полчаса у постели безучастного мужа, ланч, поездка по городу. Не знаю планировала ли Тамара заранее, обычно она просто останавливалась, и говорила — сегодня мы посмотрим это, или погуляем здесь. И обычно получалось незаметно убить время. Мы посетили внутреннюю гавань, исторический центр, осмотрели небоскребы — не такие уже и небоскребистые, если честно, бесчисленные церкви и памятники, гуляли по аллеям с красными кленами, пили кофе и она отвозила меня в отель.
Несколько раз мы выходили в город с Томом, он возил меня есть местный знаменитый крабкейк, один раз уговорил пойти в ночной клуб. Тамара всячески старалась поддержать интерес к Тому, но пока он мне не стал даже другом. И он не вел себя так, как будто ухаживает — не дарил цветов, конфет, не пытался прикоснуться. Потому мне было легко с ним.
Лев Александрович. Заклятый друг
Глава 12. Лев Александрович. Заклятый друг.
Время шло, результатов не было, трудно было сдерживать беспокойство. Организованный трастовый фонд начал работу, мы сделали вложения в два перспективных направления — фармакологию, и айти-технологии. Но все эти вложения принесут результат нескоро, а деньги могли потребоваться быстро. Мы искали сферу, где прибыль можно было получить быстро, решено было отработать китайский рынок, как самый быстроразвивающийся. Штат фонда рос, росли затраты, свободных средств почти не было.
В Китай я летел с группой работников, рассматривали два направления — автомобилестроение и айти-компании. Переговоры прошли успешно, договора были подписаны, мы инвестировали все свободные деньги — более пяти миллионов долларов. На текущие расходы должно быть достаточно текущей прибыли от моей сети аптек, удачно купленной в России после дефолта.
По возвращению я получил джек-пот, откуда не мог ждать. Слегка прикормленные активисты фонда защиты природы, в целях спасения озера Байкал слили компромат на Романовского и группу товарищей — тут и незаконная торговля лесом в Китай, и полулегальный туризм, и добыча минералов.
Осталось все это проверить, и, если подтвердится — можно выходить на Романовского. Сомнения были в том, сможет ли моя только что созданная служба безопасности провернуть все это скрытно? Или мне придется слить инфу «английскому другу», и ждать, что меня кинут.
Начальник службы безопасности, подполковник в отставке Алексей Петкин, бывший кгб- фсб- эшник, прошедший Афган, давал гарантию, но поскольку он не был проверен, сомнения были.
Решение помог принять помощник «спонсора» — позвонивший и начавший пренебрежительно пенять на просрочку сроков по договору, пугать процентами, угрожать поставить на счетчик.
Раздраженный разговором, я дал отмашку Петкину начинать операцию. В Иркутск вылетели три человека, потребовались деньги, опять деньги и немалые.
Дочка звонила, жаловалась на врачей, говорила, что скучает, город навевает на нее депрессию. Я слушал ее, утешал, и понимал, как далека она от тех проблем, что приходится мне решать, чтобы она могла «скучать» в Штатах. Но после того, что я пережил, когда потерял ее — был готов, слушать и вытирать слезы сколько угодно.
Вспоминая ее детство — сейчас думал, как мало уделял ей времени, сколько потерял, не видя, как она растет. Думал нагнать с внуками, и вот опять — не вижу, как растет, не могу прикоснуться, обнять внука. В конце разговора добавил:
— Наташка, помнишь я тебе рассказывал об одной знакомой? У нее еще двойняшки. Мне прислали видео, с выпускного в детском саду. Правда год прошел, но все равно мило.
— Пап… как … мальчики? — ей изменил голос
— Хорошо, здоровы, веселы, выросли, все больше похож на отца.
— Я рада… за твою знакомую…,- она всхлипнула.
— Наташа, все хорошо. Я приеду к тебе на неделю. Мне нужно переговорить с врачами. Жди, — я бросил трубку, не в силах слышать сдавленные рыдания.
Через пару дней я был в Балтиморе. Наташка два дня крутила 40-минутное видео с Кириллом, где на выпускном в детсаду они пели на английском — не много ни мало — а «еллоу субмарин», танцевали, делали «солнце» на руках.
Это позволило мне одному встретится с врачами. Вердикт был тот же. Игорь никогда не встанет, не заговорит, мозг частично погиб, поврежден спинной мозг в шейном отделе, удаление долей мозга, поврежденных кровоизлиянием бессмысленно.