Правда, до сих пор, ему удавалось сдержаться, отвлекаясь на другие вещи, но иногда кулаки так и чесались, и он едва удерживался от того, чтобы не выбить все дурные мысли из венценосной головы брата.
Несмотря ни на что, Сноу был счастлив от того, что мог проводить время с семьей: с Сансой, которая любила болтать с ним по вечерам у камина, с Риконом, выросшим за девять лун на голову и постоянно просящем показать приемы владения мечом, даже с Эйгоном, которого он искренне любил, невзирая на то, что тот мог быть весьма навязчивым и надоедливым, но самой главной отдушиной для его окаменевшего и едва бьющегося сердца была Арья. Это всегда было так и теперь он особенно отчетливо осознавал то, насколько сильно нуждался в ней, сколь сильно менялся рядом с ней. Она была его светом, но Джон не был достоин его. Не после всех жертв, что он принес ради жизни.
В глубине души, он умер в тот день, в дымящемся снегу, и знал это лучше, чем кто-либо. Тогда он пожертвовал частью души и вернулся к жизни, но она потеряла все яркие оттенки, оставив его в серости бытья. С тех пор он был обречен на несчастье, и каждый раз, когда он пытался обрести радость, все оборачивалось лишь кровью и смертью. В конце концов, он был проклят с рождения. Обещанный принц, Азор Ахай, Последний Герой… так они звали его в Долгую Ночь, пророча ему великую победу и предрекая вечное лето, но никто не мог догадываться о жертвах, которые он принес жестоким богам ради живых.
Дейнерис до сих пор приходила к нему во снах: иногда она улыбалась, стоя рядом с кхалом и держа на руках их сына, иногда же плакала кровавыми слезами, умоляя его о пощаде, пока он вдавливал меч в ее отчаянно бьющееся сердце, шепча слова о прощении.
Ему не было прощения – он знал это. Будь боги милостивы, он пал бы в той битве героем, но Сноу продолжал свое бессмысленное существование, давно потеряв то, что делало его человеком – волю.
Будь у него хоть крохи воли, которой он когда-то обладал, он никогда бы не питал столь темную зависть к собственному брату. Давным давно, были только они – Джон и Арья. Лишь ему она улыбалась искренне, лишь с ним она могла быть свободна, но теперь Сноу видел, что не был нужен ей так, как она нужна ему.
Для Старк он был любимым братом, другом детства, человеком, которому она доверяла и только. Джон знал, что не должен был надеяться на большее, но черная дыра, бывшая у него вместо сердца, вожделела ее больше, чем кого-либо на всем свете.
Ему удавалось тешить себя тем, что это не было его желанием, а лишь последствием воскрешения, но дар Владыки усиливал те чувства, что человек испытывал при смерти, так что Сноу все равно был грешен. В конце концов, это было в его поганой крови.
«Таргариены всегда женились на своих сестрах».
В них обоих текла волчья кровь, они были похожи, как близнецы, и Джон почти ненавидел ее за те мысли, что не покидали его голову. Не откажись он от престола, возможно, это он взял бы ее в жены в богороще Винтерфелла. Но он отказался от предложения Дейнерис об узаконении и теперь та единственная, которую он любил, достанется Эйгону.
— Джон, ты не слушаешь меня?…
Возмущенный голос короля вырвал его из мрачных раздумий и он посмотрел на брата, заставив себя выдавить подобие улыбки.
— Ты уж прости меня, дурака, — Таргариен положил руку ему на плечо и притянул к себе. — Я совсем надрючился и несу всякую чушь, да?
— Что вы, ваше величество, — холодно произнес Сноу, старясь не смотреть в проницательные глаза брата. — Вы просто устали. Если позволите, я мог бы проводить вас до покоев.
— Совсем позабыл, что вы, северяне, не любители шумных пиров, — они уже шагали по внутреннему двору замка, когда Эйгон вновь заговорил, выглядя более трезвым. — Твоя сестра тоже сидит на всех мероприятиях с непроницаемым лицом, — он хмыкнул, замедлив шаг. — Знаешь, она похожа на тебя.
— Мы росли вместе, — коротко ответил Джон.
— Да, она часто вспоминает о тебе, — с печалью в голосе проговорил король. — Мне нравится слушать про ваше детство.
Молча дойдя до королевских покоев, он собирался попрощаться с братом, но тот настоял на том, чтобы он остался. Сев у камина, они продолжили пить и говорить, а Джон все ждал, когда же Эйгон наконец отключится, но тот держался бодрячком, несмотря на пять выпитых штофов борского золотого. Долгое время брат говорил практически ни о чем, но вскоре разговор зашел про Арью, и Сноу, не желая слышать подробности, которым пьяный Таргариен вполне мог разболтать, решил предостеречь его, хоть и понимал, что, скорее всего, будет выглядеть глупо.
— Я счастлив за вас, брат, но хочу попросить тебя: будь с ней помягче. Арья ранимый ребенок, сколь бы сильно не пыталась доказать обратное. Ей всего шестнадцать и она не из тех придворных дам, к которым ты привык…
Внезапный смех Эйгона остановил его на полуслове. Дозорный нахмурился, недоуменно смотря на смеющегося брата и чувствуя раздражение, начавшее охватывать сознание.
— Поверь, Джон, все придворные леди невинные овечки, по сравнению с Арьей, — сказал король с довольной улыбкой. — И да, это мне в ней чертовски нравится.
Лишь боги могли знать, какого труда ему стоило не накинуться на единокровного брата и не стереть с его лица пьяную улыбку. Глас рассудка убеждал его поменять тему и успокоится, но Сноу не мог промолчать.
— О чем ты говоришь?
Догадки мучали его, и он надеялся получить определенный ответ, чтобы, наконец, принять факт любви между Эйгоном и Арьей, но король лишь хитро ухмыльнулся, осушив очередную чашу вина.
— Да брось, ты взрослый мужчина и должен меня понять.
— Ты… — Джон остановился, пытаясь усмирить гнев. — …ты спал с ней?
— Конечно нет! — прыснул брат, всплеснув руками. — Я даже больше скажу: она почти не касалась меня, — добавил он, лукаво подмигнув хмурому Сноу.
— А что тогда? — зло спросил парень.
— Ну… ты ведь знаешь мои предпочтения, — протянул Таргариен. — Скажем так, твоя сестра может быть весьма властной женщиной, — мечтательно прикрыв глаза, он глубоко вдохнул и выдохнул.
— Больной извращенец, — кинул Джон и выхватил штоф с вином со стола. Под веселый смех брата он осушил все содержимое штофа и со стуком поставил его обратно. — Я пойду.
— Ха-ха, да, извини, что так задержал тебя, — отсмеявшись, Эйгон, пошатываясь, встал с кресла. — Спокойной ночи, брат.
— И тебе, — сухо попрощавшись, он буквально сбежал оттуда, ощущая себя полным придурком.
Всю короткую дорогу до своих комнат он проклинал все на чем стоит свет, но, в первую очередь, себя. В том, что помолвленная пара занималась чем-то не было ничего предосудительного, но подтверждение собственных догадок заставляло выть волком.
Зайдя в темноту покоев, Сноу подошел к ложу и стянул с себя дублет вместе с рубашкой, чувствуя нестерпимый жар, будто бы сжигавший его изнутри.
“Она может быть властной…”.
В голове проносились слова брата.
“Арья не касалась меня даже…”.
Тяжело дыша, Джон прикрыл глаза, пытаясь отогнать темные мысли, но они не хотели покидать его голову.
“Не касалась… не касалась… не касалась”.
Низкий рык сорвался с сомкнутых губ, и он сдался, резким движением развязав шнурки бриджей и прикоснувшись к изнывающему от возбуждения члену.
Сколько клятв он нарушил за свою жизнь? Эта будет лишь одной из многих…
За закрытыми дверями никто не увидит его позора, никто не узнает о грехе. Всего лишь один раз, этой ночью, он даст слабину. Завтра же он вновь будет Джоном Сноу, а не тем, у кого дерьмо вместо чести.
***
Мучительное действо, которое по какому-то недоразумению называлось пиром, соизволило-таки кончиться за полночь. Старк, и так никогда не любившая официальные приемы, в последнее время буквально умирала на них, ведь чем ближе становилась дата ее свадьбы с королем, тем больше Санса психовала, придираясь ко всему, начиная с ее поведения и заканчивая тем, что, видите ли, она неправильно ответила какому-то южному лордику. Вот и сегодня она усадила ее подле себя, словно малого ребенка, и не разрешала даже встать на минуту, так что весь пир Арье оставалось лишь ковырять в своей тарелке да с завистью смотреть на Джона и Эйгона, которым явно было весело вместе.