Когда ключ заскрежетал в тяжелом железном замке, киммериец напряженно вслушался. Он заставил себя напрячься. Сила вернулась к нему полностью, но он должен был быть осторожным.
Дверь раскрылась наружу, и вошли с'тарра с Ордо, которого они заволокли, бесчувственного, держа его перед собой. Они подтащили его к третьему месту с цепями у другой стены и застегнули наручники на его запястьях и щиколотках.
Не удостоив двух других пленников взглядом, они покинули камеру, но дверь не закрыли.
В дверном проеме стоял Аманар. Сверкающее золотое одеяние он уже сменил на черное, вышитое золотыми змеями. Он нащупывал нечто под одеянием тонкими пальцами на груди, разглядывая подземелье холодными глазами.
– Жаль, – проговорил он почти неслышно. – Вы трое могли бы сослужить мне хорошую службу – лучшую, чем все остальные вместе взятые, за исключением Карелы, но все вы должны умереть.
– Ты хочешь запереть тут нас всех? – спросил Конан без всякого уважения и кивнул головой на Ордо. Одноглазый застонал и слегка пошевелился.
Аманар посмотрел на него, словно ему только теперь что-то стало ясно.
– Нет, киммериец. Как и ты, и человек по имени Талбор, он проник сюда, чего мы здесь не любим. Остальные остаются на свободе – пока что они мне не нужны.
Цепи Гаранидеса зазвенели, когда он повернулся.
– Чтоб Митра разорвал твою черную душу! – захрипел капитан.
Волшебник, казалось, вообще не слышал его. Его удивительные глаза по-прежнему смотрели на Конана.
– Велита, – сказал он шепотом, – ждет меня в моем колдовском покое. Когда я использую ее в последний раз, она умрет и найдет нечто худшее, чем смерть. Смерть – это страшно, киммериец, но еще страшнее, когда после человека не остается души, которая сможет проснуться для будущей жизни!
Лицо Конана напряглось почти против его воли. От смеха Аманара кровь застывала в жилах.
– Забавно, киммериец. Ты боишься гораздо больше за других, чем за самого себя. Да, забавно. Это можно будет еще использовать.
Снова зазвучал его смех, потом он вышел.
Гаранидес неподвижным взглядом смотрел на захлопнувшуюся дверь.
– Он отравляет воздух одним только своим дыханием, – сказал он.
– Дважды, – задумчиво проговорил Конан, – я слышал о душах, которые вынимаются из тел. Я знал как-то человека, который умел красть души.
Капитан сложил пальцы, отводя дурное.
– Как ты познакомился с этим человеком? – спросил он.
– Он украл мою душу, – ответил киммериец спокойно.
Гаранидес недоверчиво засмеялся, потому что не знал, всерьез это говорится или нет.
– И что же ты тогда сделал?
– Убил его и вернул мою душу назад.
Конан вздрогнул. Это было совсем непросто – получить ее назад. Еще раз попасть в опасность, где можно ее потерять и, возможно, не получить назад, было намного страшнее, чем умереть. И именно это предстояло Велите и, возможно, Кареле, если он не сумеет это предотвратить.
Ордо снова застонал, с трудом сел и прислонился спиной к стене. Когда зазвенели цепи, он уставился на наручники, затем поспешно вновь закрыл глаза.
– Что случилось, Ордо? – спросил Конан. – Аманар приказал своим с'тарра притащить тебя сюда. Он сказал, что ты куда-то проник, где он не желал бы тебя видеть. Что ты сделал?
Лицо Ордо, перекошенное шрамом, дрогнуло, словно он хотел заплакать.
– Ее так давно не было в лагере, – сказал он наконец. – И тебя тоже. Это меня беспокоило. Приближалась ночь, и мысль, что она останется в крепости или не сможет найти в темноте дорогу к лагерю... В воротах меня пропустили, правда, неохотно, и один из ящериц привел Ситу. Я пришел в зал, где этот трижды клятый Аманар – чтоб его черви сожрали! – восседал на своем золотом троне.
Ордо прикрыл свой глаз, но продолжал говорить, правда, медленнее.
– Музыканты играли – люди, которые ни разу не подняли глаз от пола. Это змеиное отродье, этот демон, набросился на меня и ударил древком копья, потому что колдун буркнул ему, что я нужен ему живьем. Мне удалось убить по меньшей мере двоих, прежде чем я потерял сознание. Да, насчет двоих я знаю точно.
Он замолчал. Конан посмотрел на него.
– Аманар, конечно, не приказал бы тебя бить только за то, что ты вошел в его тронный зал?
Бородатое лицо дико исказилось. Сквозь стиснутые зубы Ордо наконец выдавил:
– Карела! Она танцевала для него, обнаженная, словно наложница – и разукрашенная, словно из гарема! Она плясала обнаженная для этого...
Его потрясло рыдание, и он замолчал. Ярость, еще более сильная, охватила Конана.