– Грубый, Куки, Крошка-Воп, Упор – а вот это мой кореш, Фарик.
Перебирая содержимое бумажника, Иоланда осознала, что ей в нем нравится, кроме носа пуговкой. Он был в мире с собой, с тем, кем он является. Нечасто встретишь такого расслабленного черного.
Уинстон был честен – может, не перед всем миром, но он был честен перед ней и перед собой. Он не приукрашивал и не рационализировал свои похождения дурацкими байками, что его команда «задает жару», или «идет к вершине», или «живет ради риска». Никаких слезливых историй про тяготы жизни в трущобах: «Тебе не понять, быть черным – это ужасно тяжело!» – словно Иоланда смотрела на мир черных откуда-то снаружи. Она понимала, что такое жалеть себя и сомневаться в самом себе; с ней не нужно было говорить так, словно ее голову не украшали негритянские косички.
Иоланда постучала сиренево-розовым ногтем по удостоверению на продуктовые талоны.
– Можно?
– Не, все в магазине меня знают. Валяй.
Вытащив карточку из пластикового кармашка, Иоланда заметила под ней другое фото. «Соперница», – решила она; однако на снимке была запечатлена седовласая женщина лет под шестьдесят. Женщина позировала на фоне театра «Аполло», а рядом, склонив к ней лохматую голову, стоял Уинстон, значительно моложе сегодняшнего.
– Кто эта восточная тетка?
– Азиатская.
– А кто она?
– Мисс Номура. Она мой неофициальный опекун. Присматривала за малолетним ниггером, когда мама свалила.
– Хм-м-м.
Иоланда вернула Уинстону портмоне и нарочно уставилась на вечеринку на палубе «Джубили».
– Иоланда, ну чего ты дуешься? Мисс Номура мне как тетя. Она живет в доме напротив, знала отца, еще когда он был в «Пантерах». Говорю тебе, она мне что вторая мать. Если ты ревнуешь меня к шестидесятилетней, у тебя проблемы.
Иоланда скрестила руки на груди и отвернулась к иллюминатору.
– Этот херов катер еле ползет.
Уинстон вытащил из-под сиденья ярко-оранжевый спасательный жилет и осторожно надел на Иоланду, защелкнул замок на груди и подтянул кордовые завязки на спине. Плечи Иоланды ощутимо расслабились. Ого, – подумала она, – этот толстый ублюдок не дурак.
Толстый ублюдок тем временем картинно сдернул с себя куртку и накинул на плечи Иоланды. Он отошел от мрачных воспоминаний и приготовился расчехлить свой рэп, ведь рэп для черного – это все равно что хлыст для укротителя львов, которым тот ставит на место упрямую кошку, или коан буддистского монаха, еще больше запутывающий послушника. Как звучит рэп одного человека?
– Иоланда, бросай спектакль, я ведь вижу, ты в моей лузе. Все в кайф, но давай без игр. Мы все иногда нуждаемся в спасении. Ты вернулась в школу, спасаешь себя сама. Одно то, что сильная черная женщина идет с поднятой головой против всего этого дерьма, заставляет меня задуматься, как выправить свою жизнь. Так что слушай, я ни сейчас, ни потом не заберу из твоей жизни ничего, что делает твою жизнь лучше. Это не обещание, это факт, детка. Как что небо голубое, летом жарко и что ты потрясная. Без вопросов, мисс Номура для меня – как этот спасжилет, держала на плаву в тяжелые времена. Но я просто болтался вверх-вниз в штормовом море улиц. Ты – моя спасательная шлюпка, ты вытащила меня из воды. Полундра и свистать всех наверх типа.
Иоланда прижала ладонь к его губам.
– Хватит. Ты мне правда нравишься – больше, чем следовало бы, – но давай сегодня притормозим: у нас вся жизнь впереди, хватит и на поцелуи, и на обнимашки. Сегодня будем беззаботными, как те белые на яхте. Смотри, как они зажигают!
Уинстон полез в рюкзак, вынул запотевшую черную бутылку шампанского «Фрешенет», два бумажных стаканчика, бурого плюшевого медвежонка с розовой ленточкой на шее и рождественскую открытку.
– Нет, это мы зажигаем.
Потягивая шампанское, Иоланда рассмотрела самодельную открытку внимательнее. Снаружи ее украшала на удивление хорошо написанная акварель: чернокожая пара целуется на фоне гор, на них с удивлением глядит стайка мультяшных лесных животных с грустными глазами, а-ля Дисней. Внутри аккуратными квадратными буквами было выведено:
Тайна красоты это
[маленькое зеркальце]
ты.
Иоланда увидела свое отражение, обрамленное сентиментальной банальностью, и поддалась фривольной манипуляции под названием «романтика». С веселым «Дзинь!» они с Уинстоном чокнулись бумажными стаканчиками.