— Поджигай фитили, — распорядился Рыжий.
Степняки с визгом вылетели из-за холма, меченые, настегивая коней, бросились в степь. Погоня разделилась: часть степняков поскакала за мечеными, часть кинулась грабить оставленные подводы. Грянули один за другим три взрыва. Волк торжествующе засмеялся и обернулся к степнякам:
— Что, съели?!
Десять меченых остались с Волком. Лейтенант успел дважды выстрелить из арбалета, прежде чем волна атакующих захлестнула его. Волк обнажил мечи и с силой обрушил их на голову ближайшего преследователя.
— За Башню! — крикнул он.
— За Башню! — эхом отозвались еще несколько голосов, но крик их утонул в торжествующем визге наседавших степняков.
Рыжий гнал обоз в бесконечность, оставляя за спиной слабые заслоны меченых и суранцев. К утру в его распоряжении остались только двое меченых.
— Вы свое дело сделали, — сказал Рыжий почерневшим от пыли мужикам-возницам. — Если повезет — вернетесь домой живыми.
Возницы растерянно смотрели на первого лейтенанта Башни воспаленными от бессонницы глазами. Ночной кошмар закончился, а жизнь, кажется, продолжалась. Рыжий приказал установить телеги в круг и выпрячь коней.
— Не поминайте лихом, — сказал он возницам на прощание.
Меченые долго смотрели вслед удалявшимся неумелым всадникам, пока первый лейтенант не вернул их к действительности.
— Теперь наш черед, — сказал он глухо.
— Умирать так умирать, — согласился Пан, усаживаясь ни бочку пороха с факелом в здоровой руке.
Степняки накатывали широкой лавиной, не обращая внимания на редкие стрелы, летящие им навстречу. А вели их десять всадников с огненными арбалетами в руках, верхом на редкостной стати конях.
— Горданцы, надо полагать, — усмехнулся Рыжий и, повернувшись к товарищам, крикнул: — Давай!
Три взрыва слились в один, отправив к небесам и меченых, и горданцев, и добрую сотню степняков, так и не успевших поверить в собственную смерть.
Глава 12
СДЕЛКА
Бьерн Брандомский в волнении расхаживал по залу собственного замка. Неужели все?! Конец Башне! В мгновение ока исчез многопудовый молот, висевший над его головой всю жизнь. Конец меченым! И он, Бьерн Брандомский, приложил к этому руку. Да что там говорить — жизнь ушла на борьбу с мечеными. Он — главное действующее лицо в этой драме, если не считать Гоонского. Но ярл Эйнар мертв, и значит, нет в Приграничье человека, который мог бы помешать благородному Бьерну воспользоваться плодами победы. Годы борьбы, страха, надежд — и вот она, радостная весть!
— И никто не уцелел? — Бьерн пристально посмотрел на слугу.
— Никто, — Хокан непроизвольно дернул головой. — Только женщины и три десятка детей.
Тридцать. А двадцать лет их было чуть больше сотни. Сотня сосунков, которых никто не брал в расчет. Никто, кроме Бьерна Брандомского. Как страстно он спорил тогда с Гоонским быком, отстаивая свою правоту, но ярл был настроен миролюбиво и поплатился за свое благодушие жизнью. Нет, Бьерн Брандомский не повторит роковой ошибки ярла Эйнара. Меченых надо вырвать с корнем, чтобы даже воспоминаний о них не осталось. Жестоко? Может быть, но если хочешь выжить, будь добр научиться быть жестоким.
— Как встретил беглецов владетель Эйрик?
— Владетель Маэларский передал Хаарский и Ожский замки сыну Тора.
— Дурак, — процедил сквозь зубы Бьерн, — и всегда был дураком.
Еще одна неприятная новость: у Тора Нидрасского остался сын. Волчье семя! Никак не удается вывести их до конца. Бьерн вспомнил красивое и мрачное лицо старого врага — капитана Башни Туза — и злобно выругался. Счастье еще, что Тор уступал своему отцу в неукротимости, иначе в этом замке сидел бы сейчас какой-нибудь меченый, а Бьерн скитался бы по чужим углам, если бы вообще уцелел. Брандомский так и не понял, почему Тор не поддержал Чуба. Сидел бы сейчас королем в Нордлэнде. Конечно, к их разрыву приложил руку сам Бьерн, удачно интриговали и серые орденские крысы, но не это было главным. Была еще какая-то причина, которую Бьерн проглядел, что не могло, конечно, не вызывать досаду.
Бьерн подошел к массивному креслу и застыл в задумчивости, облокотившись на резную спинку и глядя на полыхающий в камине огонь немигающими глазами. Несмотря на довольно теплую погоду, тело владетеля подрагивало в ознобе. «Неужели заболел? — мелькнула в голове неприятная мысль. — Стареешь, Бьерн, стареешь». И то сказать: сорок с хвостиком — почтенный возраст. И хвостик этот с каждым годом становится все длиннее и длиннее. Бьерн вздохнул. После его смерти все пойдет прахом. Нет сына, нет наследника. Правда, есть дочь, но ей только пять лет. Хотя, если вспомнить дочь Гольдульфа Хаарского, то придется признать, что и женщина в наше время может достичь многого. Ах, Гильдис, Гильдис! Все могло бы пойти по-иному, ответь она на чувства благородного Бьерна. Увы!
Владетель взял со стола наполненный до краев кубок и поднес к подрагивающим губам. Приятное тепло разлилось по телу, и сразу стало легче дышать. Жизнь сложилась так, как сложилась, и Бьерну Брандомскому есть что явить беспокойному миру. В конце концов, дочь — это тоже плоть и кровь владетеля Брандомского. В Нордлэнде подрастает король Гарольд, а благородный Бьерн не последний человек при дворе и один из первых в Приграничье. Его слово много значит и здесь, и там. Почему бы не объединить Нордлэнд и Приграничье под единой короной и ни водрузить эту корону на головы Гарольда и Сигрид?
Брандомский трескуче рассмеялся. Хокан вздрогнул и с тревогой покосился на хозяина. Бьерн небрежным жестом отослал его прочь. Подобного рода проекты не следует обнародовать до времени, слишком уж много завистников вокруг. Мысль о том, что в едином союзе сольется кровь самого Бьерна и кровь ненавистных ему людей, позабавила владетеля. Простуда, это мелочь. Он здоров и силен. Бог даст, так протянет еще лет двадцать пять. Должен же кто-то навести порядок в этом раздираемом нечестивыми страстями краю.
«А стая?! » — ударило вдруг в голову Брандомскому. Вот о ком забывать не следовало ни на секунду. Ярл Эйнар обломал на этом зубы, и Бьерну будет не легче. Наемников теперь даже золотом не заманишь в Приграничье, хватили они здесь лиха по самые ноздри. Но выход-то должен быть. Лаудсвильский упоминал о торговцах, заинтересованных в безопасном пути по Приграничью. Самое время объединиться и поискать выход вместе. Наверняка у Рекина есть с ними связь, недаром же он все эти годы крутится в Приграничье, принюхиваясь к Ингуальдскому замку. Правда, сейчас, когда вернулась его хозяйка, Лаудсвильскому придется туговато, но почему бы не помочь хорошему человеку. Брандомский усмехнулся и потянулся к колокольчику. Хокан через минуту возник на пороге.
— Что слышно о владетеле Лаудсвильском?
— Благородный Рекин остановился в Гутормском замке и обещал прибыть сегодня вечером в Брандом.
Лаудсвильскому в нюхе не откажешь — не успела прилететь весть о гибели меченых, как он тут как тут. Впрочем, ему несладко приходится в Нордлэнде, где Хафтур Колбейн по наущению Бента Хаслумского вытеснил благородного Рекина из Высшего Совета ордена, обвинив в предательстве. Трудно было сказать, имел ли отношение Лаудсвильский к гибели Труффинна Унглинского, но ответственность серые интриганы очень ловко повесили именно на него. Что ж, тем легче будет договориться со строптивым владетелем.
Лаудсвильский прибыл, когда стемнело, разбудив задремавшего было Бьерна. О гибели меченых он, конечно, знал, его некрасивое лошадиное лицо сияло от счастья. Два старых друга обнялись и расцеловались. Владетель Рекин не много облинял за последние годы, но держался по-прежнему бодро и независимо. Кубок заморского вина еще больше улучшил его настроение.
— Подумать только, а ведь наши деды не знали вкуса этого напитка.
— Торговля — дело прибыльное, — с ходу уловил гость мысль хозяина. — Вестлэндцы здорово обогатились за наш счет, перепродавая заморское вино.
— Купцы, кажется, есть не только за морем? — Бьерн пристально посмотрел в глаза собеседнику.
Лаудсвильский заерзал в кресле и тяжело вздохнул: