Я отправился к руинам Кутшема. Дверь железного купола была открыта. В двери лежала гигантская змея, пронзенная мечом. Внутри купола лежало тело человека, такое скрюченное и изуродованное, что я едва узнал его — это были останки Шеватаса из Заморы, единственного вора в мире, чье превосходство над собой я признавал. Сокровища были не тронуты, они лежали сверкающими грудами вокруг трупа. И это все.
— Там не было костей… — начал Конан.
— Там не было ничего! — горячо перебил его шемит. — Ничего! Только ОДИН труп.
В ответ воцарилось молчание, и Ясмела отшатнулась от крадущегося безымянного ужаса.
— Откуда явился Нэток? — вознесся вибрирующий шепот шемита. — Он явился из пустыни ночью, когда мир был ослеплен и сделался дик от безумных туч, гонимых в бешеном полете мимо дрожащих звезд, и завывания ветра мешались с воплями потерянных душ. В ту ночь вампиры вышли на промысел, нагие ведьмы скакали, оседлав ветер, и волки-оборотни выли в глуши. Он явился на черном верблюде, что мчался как ветер, и нечистый огонь озарял его, и следы от копыт его верблюда сияли во мраке. Когда Нэток спешился перед святилищем Сета в оазисе Афака, животное вернулось в ночь и исчезло. И я говорил с людьми племени, которые клянутся, что верблюд развернул гигантские крылья и взмыл в облака, оставляя за собою огненный след. С той ночи никто не видел этого верблюда, но черная тень, похожая и на тень зверя, и на тень человека, проникает в шатер Нэтока и говорит с ним в темноте перед рассветом. Я скажу тебе, Конан, Нэток на самом деле… смотри, я покажу тебе образ того, что я увидел в тот день у Шушана, когда ветер отбросил прочь его вуаль!
Ясмела увидела блеск золота в руке шемита, когда мужчины низко склонились над чем-то. Он услышала ворчание Конана, и внезапно чернота окутала ее. Первый раз в своей жизни принцесса Ясмела потеряла сознание.
4
Рассвет все еще был не более чем намеком на просветление на востоке, когда армия уже снова была на марше. В лагерь прискакали дикари, их кони шатались от долгой скачки, с сообщениями, что пустынная орда стоит лагерем близ Источника Алтаку. Поэтому солдаты торопливо совершали бросок через горы, оставляя обоз следовать позади. Ясмела ехала верхом вместе с ними, в ее глазах отражался призрачный ужас. Неописуемый кошмар принял еще более чудовищные очертания с тех пор, как она узнала монету в руке шемита прошлой ночью — одна из тех, что тайно выплавлялись извращенным культом зугитов, на которых изображался тот, кто был три тысячи лет как мертв.
Дорога петляла между остроконечными иззубренными утесами и скальными столбами, что подобно башням возвышались над узкими долинами. Там и тут были разбросаны деревни — нагромождения каменных хижин, облепленных грязью. Дикари выезжали оттуда, чтобы присоединиться к своим соплеменникам, так что прежде чем они пересекли холмы, армия увеличилась примерно на три тысячи диких лучников.
Внезапно они покинули холмы и дыхание их перехватило от широты раскинувшегося перед ними пространства, которое простиралось к югу. На южной стороне холмы отвесно обрывались, обозначая четкую географическую границу между Косскими возвышенностями и южной пустыней. Холмы были ободком возвышенностей, и они тянулись почти непрерывной стеной. Здесь они были голыми и пустыми, населенные только кланом Захейми, чьими обязанностями было охранять караванный путь. За холмами простиралась пустыня — голая, пыльная, безжизненная. Но за горизонтом лежал Источник Алтаку, и там были орды Нэтока.
Воины посмотрели вниз на Путь Шамла, по которому шли все богатства севера и юга, и по которому промаршировали армии Косса, Хорайи, Шема, Турана и Стигии. Здесь была брешь в отвесной стене оплота. Отроги холмов выходили в пустыню, образуя защищенные долины, которые все кроме одной были закрыты с северной оконечности обрывистыми утесами. Эта единственная и была проходом. Она напоминала огромную руку, протянувшуюся с холмов: два пальца, разойдясь, образовали долину в форме веера. Пальцы были представлены широкими гребнями горы с каждой стороны, внешние стороны обрывающиеся отвесно, внутренние склоны пологие. Долина устремлялась вверх, постепенно сужаясь, и выходила на плато, склоны которого были изрезаны оврагами. Здесь был колодец, а также сборище каменных башен, занимаемых Захейми.
Здесь Конан остановился, резко осадив лошадь. Он сменил рыцарскую броню на более привычную кольчугу. К нему подскакал Теспид и требовательным тоном спросил:
— Почему ты остановился?
— Мы подождем их здесь, — ответил Конан.
— Рыцарю более подобает выехать вперед и встретить врага, — презрительно бросил граф.
— Они сомнут нас своей численностью, — ответил киммериец. — Кроме того, там снаружи нет воды. Мы станем лагерем на плато…
— Я и мои рыцари разобьем лагерь в долине, — сердито возразил Теспид.
— Мы — авангард, и уж мы, по крайней мере, не боимся толпы пустынных оборванцев.
Конан пожал плечами, и рассерженный аристократ ускакал прочь. Амальрик остановился вместе со своим отрядом, и смотрел как сверкающая компания съезжает вниз по склону в долину.
— Идиоты! Их фляги скоро опустеют, и им придется ехать обратно наверх, чтобы напоить своих лошадей.
— Пусть поступают как хотят, — ответил Конан. — Им трудно получать от меня приказы. Вели братьям-волкам расслабить ремни и отдохнуть. Мы шли тяжко и быстро. Напоите лошадей, а люди пусть пожрут.
Не было смысла посылать разведчиков. Пустыня лежала перед ними обнаженная взгляду, хотя прямо сейчас видимость была ограничена низкими облаками, которые белесой массой лежали на юге над горизонтом. Однообразие пустыни нарушалось лишь выступающим нагромождением каменных руин в нескольких милях от холмов, Руины считались остатками древнего стигийского храма. Конан велел спешиться лучникам и разместил их вдоль горных гребней вместе с лучниками-дикарями. Он поместил наемников и хорайских копьеносцев на плато рядом с колодцем. Позади, в том углу, где дорога с холмов выходила на плато, был поставлен шатер Ясмелы.
Врага не было видно, и воины расслабились. Сняли легкие шлемы, отбросили назатыльники на затянутые в кольчугу плечи, расстегнули перевязи. Перебрасываясь грубыми шутками, воины пожирали мясо и глубоко окунали физиономии в кувшины с пивом. На склонах жители холмов отдыхали, пожевывая финики и оливки. Амальрик подошел туда, где Конан сидел с непокрытой головой на валуне.
— Конан, ты слышал, что дикари рассказывают о Нэтоке? Они говорят… Митра, это такое безумие, что повторить нельзя! Что ты об этом думаешь?
— Бывает, что семена остаются в земле на протяжении столетий, и не гниют, — ответил Конан. — Но нет сомнений в том, что Нэток — человек.
— Я не уверен, — проворчал Амальрик. — Как бы то ни было, ты построил войско не хуже, чем опытный генерал. Наверняка дьяволы Нэтока не захватят нас врасплох. Митра, что за туман!
— Я сначала подумал, что это облака, — ответил Конан. — Смотри, как он катится.
То, что казалось облаками, было густым туманом, который двигался на север как огромный неспокойный океан, быстро скрывая из виду пустыню. Вскоре он поглотил стигийские руины и продолжал катиться вперед. Армия смотрела на него в изумлении. Это было нечто до сих пор не встречавшееся, неестественное и необъяснимое.
— Нет смысла посылать разведчиков, — с отвращением сказал Амальрик. — Они ничего не увидят. Его края сейчас рядом с внешними краями горных стен долины. Скоро весь проход и эти холмы будут скрыты…
Конан, который наблюдал за клубящимся туманом с растущей нервозностью, вдруг наклонился и приложил ухо к земле. Он вскочил на ноги с бешеной быстротой, с проклятием на губах.
— Лошади и боевые колесницы, их тысячи! Земля дрожит от копыт. Эй, вы там! — Его голос прогремел по долине и подбросил с мест отдыхающих людей.
— Берите мечи и пики, вы, псы! Станьте в ряды!
В этот момент, когда воины заняли свои позиции, торопливо надевая шлемы, вытаскивая оружие и выставив щиты, туман откатился прочь, как нечто, в чем больше не было нужды. Он не поднялся медленно и не растаял, как природный туман, он просто исчез, как задутое пламя. Только что вся пустыня была скрыта клубящимися перистыми валами, которые громоздились горами, слой над слоем, а мгновение спустя солнце сияло с безоблачного неба над голой пустыней. Пустыня больше не была пуста — она кипела пышной толпой, карнавальным шествием войны. Сильнейший вопль потряс холмы.