– У-ух, – облегченно выдохнул я и обвел взглядом поле боя.
Все девочки продолжали мирно спать.
За десять минут у меня израсходовался весь арсенал, и, старательно водрузив туфель обратно на торчащий над дверью гвоздь, я благополучно вернулся в свою кровать.
Еще через минуту я уже спал, а на моем лице, должно быть, сияла довольная улыбка. Я представлял во сне, как потешно будут выглядеть девчонки поутру – все со смеху попадают! Сенька обзавидуется моему героизму.
Несколько часов пролетели как один миг, и я мог бы еще долго наслаждаться предутренней негой, если б не странное ощущение тяжести на груди. Я открыл глаза. Рассвет только-только забрезжил, создавая причудливые тени и силуэты на стенах и потолке. Потом мой взгляд переместился ниже, и совершено неожиданно чуть повыше своего живота я обнаружил… сапог. Это был настоящий резиновый зеленый сапог, удобно примостившийся поверх простыни. Я недоуменно протер глаза – с чего это сапогу вздумалось полежать на мне с утра пораньше?
– Кыш! – спросонья воскликнул я, смахивая его с себя.
Но упрямый сапог отпружинил и вернулся ко мне, стукнув по локтю.
Не понимая, что происходит, я подскочил на кровати:
– Чтоб тебя!..
На соседней кровати Семен, подняв голову с подушки, проворчал:
– Серый, рано еще сапоги надевать, дай поспать! Ты бы еще куртку под простыней напялил, ага.
Я опять попытался скинуть с себя упрямый сапог, но тот повис на моей руке, раскачиваясь, и как я не мотал его из стороны в сторону в проходе между кроватями, тот не хотел отцепляться.
Привидение. Мистика.
Вдруг где-то за окном до меня донеслось чье-то неприличное хихиканье. Я повернул голову и обомлел – через стекло на меня смотрели жуткие размалеванные рожи, делая при этом неимоверные мимические выкрутасы носами, языками и ушами. Рож было три, и все похожи на черепа с торчащими клыками. Я попробовал было запустить в окно зеленым сапогом, но тот снова, как бумеранг, вернулся ко мне, не пролетев и метра, больно стукнув по лбу.
– Ой!
Рожи в окне исчезли, а в комнате мальчики стали поднимать головы с подушек, и послышались голоса:
– Серега, ты чего шумишь?
– Зачем сапог к руке привязал?
– …Он на резинке…
– …Чтоб не потерять, что ли?
– …Это он вместо рукавичек, наверно!
– Надо было еще и второй тогда, к другой руке – вот уж точно не потеряешь!
– …Мои два тоже можешь взять, привяжи их к коленкам…
Я вконец сбросил с себя сон вместе с простыней. Ребята, кто проснулся, вовсю уже надо мной подшучивали, а я продолжал с недоумением пялиться на привязанный резинкой, в два слоя, к моему запястью сапог.
– Это ж… кошмар просто! – только и мог вымолвить я, озираясь по сторонам.
Подтянув за резинку к себе сапог поближе, я обнаружил, что он был мой, мой собственный. А на подошве чем-то белым выведено: «1-палата». Я принюхался – надпись была сделана зубной пастой. Вот уж точно сейчас «вычислю», чья это паста, и кто это надо мной так подшутил!
– Сенька, где твоя паста? – зловеще прошипел я в сторону товарища, корчившего рядом на своей кровати от смеха.
И, не дожидаясь ответа, выдвинул ящичек прикроватной тумбочки и достал оттуда тюбик, снял крышку и понюхал:
– Вот она! Я так и знал!!! Попался!
– Серый, это ж твоя паста! – воскликнул Семен. – Моя – в нижнем ящике.
Я посмотрел на тюбик – это действительно была моя паста знаменитой фабрики «Свобода». И мой зеленый сапог. И даже резинка на руке была моя – я днем частенько ею мух на лету сбивал.
– Что же это получается? – недоуменно пробормотал я. – А рожи?! Нечисть какая-то!
– Ты на свою посмотри лучше!
Я тут же подскочил к висевшему у двери зеркалу – оттуда на меня глянуло изображение, почти идентичное тем, которые я только что видел за окном: размалеванный череп.
Подтянув к себе болтающийся на резинке сапог, я перевернул его подошвой кверху и понял, что в действительности означало написанное там сочетание. И через минуту уже заливался таким же веселым и добродушным смехом, что и все обитатели нашего корпуса.
– Расплата, – пробормотал я тридцать лет спустя, бессознательно улыбаясь.
Метрах в пяти от этой скамейки, словно сторожевой пост, возвышалась беседка. Но она уже не была той, в которой мы стояли когда-то дежурными, встречая на выходных родителей – чужих и своих, с огромными сетками-авоськами, – разглядывая привезенный в счастливое детство провиант. Та, родная, уже давно перестала быть – от старости и перемен.