Когда рыжий скептик открыл красный багажник в левом ряду, и его тезка воочию убедился в своем промахе, он, казалось, был искренне удивлен и даже озадачен:
– Тут пусто!
Уже знакомая широкая улыбка явно противоречила истинным эмоциям целителя.
Или нет – напротив, являлась отражением внутренних сомнений вепса?
– Тут пусто, – подтвердил скептик.
– Обидно, – прошептали наблюдатели.
– Ну как же так! – воскликнула Кристина Романенко, просматривая передачу, хотя и знала уже исход.
Позже, гораздо позже на съемочной площадке поняли, что показывать боль и разочарование – это совсем «не от вепса», это не нужно, это лишнее: в жизни хватает ежедневных битв, и, в конце концов, «Битва экстрасенсов» – это лишь повод познать самого себя, испытать сопричастность Целому, уверовать в собственные возможности. Все там, на площадке под слепящими софитами, на самом деле только начиналось.
– В любом случае, спасибо, что приехали, – сказал Сафронов, пожимая руку экстрасенсу на прощание.
– Да, – только и смог ответить Сергей.
– До свидания, всем вепсам привет…
Глава 2
Если вы видите, что ваша жизнь идет не так, как вам хотелось бы, первый вопрос должен быть к себе: как я это спровоцировал?
«Всем вепсам привет», – а тогда я даже и не услышал, что сказал Серега мне вслед, когда я уже покидал ангар. Потом, когда смотрели с женой по телевизору первый выпуск шестнадцатой «Битвы», я обратил внимание, что Сафронов произнес это слово не как у нас принято – «вэпс», а именно «в[ь]епс», то есть как-то очень мягко, и меня это тогда сильно позабавило. Жена сказала:
– Этот Сафронов – изверг просто!
Ну, работа у него такая, но изверг извергу рознь.
Так вот, по поводу вепсов: это древняя народность, очень древняя. В Википедии сейчас дано ей неполное описание. Мне удалось собрать достаточно много интересных исторических фактов, уходящих далеко в века, и не будет преувеличением сказать, что вепсы сыграли определенную роль в формировании этнического наполнения древнерусского государства. А в славянских хрониках того времени вепсов именовали словом «чудь» – это, конечно, от «чуда». Рассказывать о своих предках я мог бы часами и даже написать отдельную книгу про них, но это уже дело другого временного отрезка. Хотя я буду периодически возвращаться к этой теме.
В общем-то, моя принадлежность к этому этносу не есть основной лейтмотив всей истории меня как человека с неким умением прислушиваться к своим ощущениям и распознавать в ближнем своем признаки тех или иных внутренних процессов, или наблюдать отпечатки очень личных жизненных событий. Старший Сафронов долго пытал меня на этот счет на площадке ангара с тридцатью автомобилями перед началом испытания. Телезрители не увидели полностью этот эпизод в финальной версии выпуска, хотя именно он и стал источником и первопричиной всех значимых перемен в моей жизни.
– Давайте знакомиться, как вас зовут? – Сафронов был профессионально приветливым.
– Сергей. – Я тоже всегда приветлив, искренне. Но с настоящими профессионалами работать всегда легко, и я почитаю это за честь.
– Тезки! Меня тоже зовут Сергей, очень приятно.
– Мне тоже очень приятно.
– Сергей, откуда вы приехали?
– Из Санкт-Петербурга.
– Из Питера!
– Да.
– Вы экстрасенс?
– Я обладаю способностями, в которые не верю до конца. Эти ощущения, наверно, невозможно однозначно передать или как-то сформулировать в каких-то общих для всех, или научных, определениях.
– А вы попробуйте! Начнем с того – как давно вы обладаете, по вашим словам, такими способностями?
– Я в прошлом профессиональный скейтбордист.
– О как.
– Да. В один день случилась… случилось то, чего, наверно, подсознательно всегда опасаются родные экстремалов, – после очередного трюка я неудачно приземлился и ударился затылком об лед.
– А шлем? Вы были без шлема? – Сафронов удивленно поднял рыжие брови.
– В шлеме, конечно. В этом, видимо, и была задумка… провидения, что ли – так скажем. Шлем не должен был отстегнуться – иначе зачем он нужен, верно? – но он каким-то образом слетел во время падения, буквально за долю секунды до того, как лед встретился с моим затылком.
Мой тезка, наконец, проявил первые признаки скептицизма. Конечно, он не сомневался в том, что я говорю правду. Только я начал подозревать, что правда как-то банально не вписывалась в некий формат. Хотя и я сам с некоторых пор не совсем вписываюсь в общепринятый формат, чего уж греха таить. И ведь далеко не моя вина в том, что такие вот «неформалы» появляются в результате повально таких вот «банальных» ситуаций: кого-то молнией шарахнуло, кто-то под водой не по своей воле лишние две минуты провел, а некоторые с балкона упали, застряв в нужный момент среди ветвей… А моей «причинной стихией» оказалась вода – в твердом ее состоянии, очень твердом. Не снег, не пар, не жидкость. Таком твердом, что оно вышибло из меня дух на несколько недель: я пережил клиническую смерть.