Атоли подхватил заторможенного спутницу под локоть, проходя мимо мужчин и шепнул им будто невзначай:
— Пытайте ее и не отпускайте.
Дверь открылась, король глянул на улицу, укрытую белым рваным туманом, как паутина, ползущим по кирпичной кладке стен, а затем подтолкнул Анну к карете, которая появилась из-за угла.
Клубящийся туман обращал обычный город в странную фантасмагорию. Сидя в карете и прислонившись лбом к стеклу, девушка не узнавала ничего вокруг. Внезапно появляющиеся в прорехах то угол дома из красного кирпича, то окно с одиноким цветком, то вход в кофейню с висящим над ним медным колокольчиком милосердно позволяли не думать. Лишь наблюдать, выхватывая отдельные сценки человеческого бытия, которые сейчас так походили на плоские тускло раскрашенные картинки.
Главное — можно не думать…
Лошадь цокала по брусчатке. Карета покачивалась, и бахрома на занавеске щекотала щеку и шею Анны.
— Куда мы едем?
Король отозвался не сразу, как будто сознание его погружалось во мрак вместе с улочками, плывущими в белой мгле, в другой — мертвый мир, где каждый человек, каждое живое существо вырезаны из бумаги и являются лишь пищей для одномоментно сжигающего пламени.
— Мы едем, — констатация факта, не более того — вот и все что слетело с губ Атоли, чей черный абрис на фоне второго окна кареты казался не живым и отсутствующим. — От часа рождения до часа смерти мы едем, идем, бежим, нас дергают за ниточки связей…
Странно или нет, но этого ответа Анне хватило, чтобы вновь погрузиться в никуда. Мысли расплывались и растворялись, как обрывки тумана под яркими лучами весеннего солнца, выгоняющего зиму с низин и запруд, дабы воцариться там теплом и преддверием будущего лета.
Карета в очередной раз качнулась на неровности булыжника. Девушка выдохнула на стекло и прочертила пальцем по запотевшему следу своего дыхания. «Как дорога жизни на пустоши смерти», — мелькнула шалая мысль, но и она тут же развеялась. Анна видела, как след от дыхания быстро исчезает, и от этого становилось почему-то холодно. Хотелось укрыться. Закутаться в плед и очутиться перед камином с чашкой согревающего нутро грога.
Она оглянулась в поисках чего-нибудь подходящего и задержалась взглядом на Короле.
— Вы изменились, — обронила без удивления, как нечто само собой разумеющееся, и потянула к себе одну из подушек, которые следовало подкладывать под спину.
Король промолчал. Вопросы и ответы констатировали факты… Факты ничего не значили. А изменение в глазах Анны было лишь неуловимым ее шагом к тому, кого та боялась в течение всей жизни, а теперь воспринимала как естественное продолжение себя — тень, через которую долго пыталась переступить, а потом прекратила попытки и, наконец, стала ей сама.
— Если ты замерзла, можно заехать в магазин. Не принято у вас ходить голой. — Атоли напомнил девушке о том, что одежда осталась в борделе, а сама она напоминает рабыню богатого господина, только ошейника не хватает.
Анна недоуменно опустила взгляд и вспыхнула, прижав к себе подушку. Она была достаточно большая, чтобы прикрыть живот и грудь. Девушка поджала холодеющие пальцы на ногах, как будто это могло изменить хоть что-нибудь. Лихорадочно облизнула губы, прокручивая в голове картинку, как ее голой ведут по борделю, выводят на улицу, усаживают в карету. Она пыталась вызвать в себе чувства, которые должны бы возникнуть от подобной мысли — стыд, смущение, гнев, ярость, да что угодно. Но нет, ничего не получалось. И это злило, чем дальше, тем больше.
— Я… Я не могу выйти в магазин, вы сами понимаете, — Анна сглотнула и чуть-чуть подвинула подушку из плюша, который неприятно щекотал. — И не могу явиться такой… — девушка замолчала.
Куда явиться? Домой? Но родовое гнездо графов Торенцо не было ее домом. К Верону? Учинни боялась, что упоминание о нем снова рассердит Короля.
Что выбрать? Позор в магазине или позор перед Вероном?
— Я хочу заехать в магазин, — решительно ответила Анна.
— Как раз хотел предложить остановиться, — карета, словно по велению голоса, резко встала, а Атоли поднялся и открыл дверцу, предлагая Учинни последовать за собой в белоснежный туман. Его не волновало то, что девушка испуганно обнимает подушку, поняв, что обнажена.
Спустился по ступеньке вниз и развернулся, смотря в проем двери черными пронзительными глазами. Аристократ в дамастовом модном сюртуке, обтягивающих брюках и блестящих начищенных сапогах — не тот странный ободранный неряха и бродяжка, явившийся в чужой дом.