Во всяком случае на широте Калахари слонов уже давно пет, и я не стану уточнять, они ли выдолбили в Куконге углубление.
Дорога, еще вчера бывшая отвратительной, сегодня ужо совсем перестала походить на проезжий путь. Мы тряслись, делали зигзаги в поисках менее скверного проезда. А жара еще усиливала распыленность песка.
Мы продвигались в оранжерейной духоте, среди облака пыльцы и пронзительного пения бесчисленных птиц: капских скворцов с большими топазовыми глазами, птиц-вдов с черными шлейфами, розовых сизоворонок, калао с клювами, нескладно согнутыми в форме колена, песчаных куропаток, бегавших перед самым капотом нашей машины, соразмеряя свою рысцу с черепашьей скоростью автомобиля.
На ровной поверхности спешно-белого пана мы получили непродолжительную передышку. Антилопы-прыгуны и бубалы щипали уродившуюся на солончаке травку, похожую на пух. Но компания серых страусов во главе с черно-белым самцом испугалась нашего грузовика и с шумом умчалась.
На подъеме по западному склону пана, хотя Альберт выпустил на двадцать процентов воздух из камер, бедный грузовик пыхтел изо всех своих сил, сползал и жалобно вибрировал, упираясь в клубки твердых корней, запрятанных в песке.
Временами казалось, что грузовик окончательно пригвожден к месту. Мы подкладывали под задние колеса кучу сцементированных песком корней, пытаясь мобилизовать врага себе на пользу. Но однажды эти комки остановили нас окончательно: мы сломали ось.
Непоправимое несчастье! У О’Рейлли не было запасных частей. Мы уже видели себя парализованными в сердце пустыни, довольно далеко от Куконга (где бы мы, впрочем, не нашли никакой помощи) и недостаточно близко от Лехутуту и друга-торговца. Регулярного сообщения вдоль нашего пути не было; мы встречали только антилоп и птиц… До каких же пор мы останемся здесь?
Имея на борту запас продуктов на три недели и хороший охотничий карабин, О’Рейлли решили ждать. Я подумал о другом выходе:
— Мы, вероятно, находимся не дальше чем в сорока милях от Лехутуту.
— Нет, семьдесят самое меньшее! — отрезал О’Рейлли-старший.
— А как вы полагаете, ваш товарищ из Лехутуту одолжит нам ось?
— У него такой же грузовик, как у меня.
— Тогда я пойду и попрошу у него эту ось.
— Вы с ума сошли? Вы никогда не дойдете.
Альберт гарантировал мне смерть от жажды, «бои» кричали про львов… Но я знал, что делаю, или, скорее, что я сделаю. Тогда мне было сорок шесть лет — возраст расцвета физических сил, кроме того, я тренировался в кроссах на сверхдлинные дистанции и был весьма уверен, может быть слишком уверен, что успешно приду к финишу дистанции. Глухой к крикам моих товарищей, я натянул шерстяную фуфайку, шорты, жадно проглотил два литра черного кофе, съел заднюю ногу маленькой каменной антилопы, убитой накануне Альбертом, и в сумерках отправился.
…К полуночи, чередуя равные по времени отрезки бега (со скоростью 200 метров в минуту) и ходьбы, я одолел пятьдесят километров. Но потом свет луны перестал помогать мне. Я не различал больше сплетении корней и после нескольких падений вынужден был перейти на шаг.
В 2 часа 30 минут утра нашел две саммы и сделал небольшую передышку, чтобы выпить их сок. В этот момент я услышал возле себя хруст ветки. Вспомнив про львов, которыми меня стращали слуги, я прикрепил к ветке электрический фонарик и… спокойно засопел в своем укрытии из колючего кустарника. Холод рано поднял меня на ноги. Я снова двинулся в путь, полагая, что он будет последним рывком перед финишем.
Приходилось то и дело подсвечивать себе, чтобы обходить препятствия, и и упрекал себя за расходование батарейки, но, погасив фонарик, я оказался бы, может быть, в большей опасности… Однако не будем забегать вперед.
Преградивший дорогу пан озадачил меня. Он был буквально заполнен пасущимися антилопами, расплывчатые очертания которых я различил сквозь туман, сгустившийся над впадиной. Я слышал даже ворчание гну. Большого желания быть опрокинутым стадом при пересечении без предосторожностей этого цирка у меня но было. И вот я двинулся вперед, помахивая своим «факелом». Это вызвало шумное беспорядочное бегство стада; феерические призраки возникали передо мной в пелене тумана.
После этого пана я поклялся ни разу не останавливаться до восхода солнца. Однако, когда солнечные лучи ласковым светом залили буш, я все еще продолжал идти, боясь, что не смогу подняться после отдыха.
Постепенно усиливавшаяся жара, когти колючек, цеплявшихся за одежду, жгучая жажда и чрезмерная усталость поддерживали меня в состоянии отупения. К счастью… потому что я но замечал, сколько прошло времени! Только в пятнадцать часов я все-таки свалился в тени мопапи.
Маленькая ящерица решилась составить мне компанию. Считая меня неопасным — и справедливо, — она уставилась на меня своими зрачками размером с булавочную головку, остановившись сантиметрах в пятидесяти от моего лица. Скромный зверек вселил в меля умиротворенность.
Дав себе часовую отсрочку, я решился продолжить свой путь.
Не прохромал я и тысячи метров, как показались стадо коров и пастушка в тюрбане.
Я кричал, размахивал своим никелированным фонарем. Тщетно! Животные и девочка умчались прочь от окровавленного и оборванного призрака белого человека.
Бешенство придало мне сил, Я погнался за ними и по их следам вышел к хижинам бакалахари.
Эти люди сразу же поняли мое состояние — они протянули мне глиняный кувшин с простоквашей. Я проглотил не меньше литра. Придя в себя, произнес слово «Лехутуту». Они указали на север. Одни из них, сблизив свои ладони, дал мне понять, что я недалек от цели. Сунув две белых шиллинговых монеты самому молодому бакалахари, я показал ему на резвящихся внутри крааля осликов и повторил: «Лехутуту».
Когда начало темнеть, я вместе с ним отправился в путь. Три часа спустя опять показались палисадники, на этот раз более импозантные. «Лехутуту?» — спросил я. Он отрицательно покачал головой и сказал:
— Цане.
В это время у входа появился, моргая со сна веками, могучий атлет. Увидев белого, он обратился ко мне… по-английски.
Это был сержант Рапотченг Калабенг — начальник маленького поста Верблюжьего корпуса, заброшенного на крайний запад, но связанного с Цабонгом, отстоявшим к югу в пяти днях пути на верблюде. Он разинул рот, узнав о моем переходе!
Откуда? Как? Почему? Я с удовольствием объяснил ому, пока он наспех готовил мне еду и разворачивал мягкую постель из шакальей шкуры.
На следующее утро, проспав как сурок, я отправился с сержантом в дальнейший путь на верблюдах. Наши дромадеры соперничали друг с другом в скорости. Вскоре мы прибыли в факторию Лехутуту. Африканер — хозяин фактории воздел руки к небу при известии о происшествии с его дорогим О’Рейлли. Мы взяли врученную нам запасную ось и, не интересуясь пока Лехутуту и его царьком, поспешили на джипе на помощь своим товарищам.
По спидометру я увидел, что сделал сотню километров: О’Рейлли-старший и я, мы оба, были правы: он в оценке расстояния, я в своей убежденности в успехе. Но прежде чем добраться до грузовика, приблизительно на полдороге, случай раскрыл мне великое мое везение.
Недалеко, как мне показалось, от папа с антилопами нам встретился караван готтентотов. Их ослики были нагружены кусками туш гну. Африканер пробормотал:
— Это интересно, надо бы остановиться на пару минут, чтобы их расспросить. (Он немного говорил на их языке.)
Когда мы ступили на землю и африканер начал расспрашивать готтентотов, они ответили, что возвращаются с охоты. Мужчины несли первую долю мяса к своим хижинам и спешили, желая как можно быстрее вернуться к партнерам-бушменам для продолжения охоты. Беседуя с торговцем, они не сводили глаз… с моих башмаков. Что же было необыкновенного в моих башмаках?