…Мало-помалу нас снова окружили высокие деревья. Мы опять стали пленниками леса. На стволах, словно соломенные юбки, висели прилипшие сухие травы четырех-, пятиметровой длины — следы наводнений Мабабе-пана.
Целый птичник цесарок зигзагами бежал пород самой машиной. Мы часто вспугивали бородавочников, бубалов и грациозных импал. Из маленького грязного пруда выскочили, ломая ветки, два жирафа. Несколько минут мы видели, как удалились над зарослями их головы.
Камеры Самбока, столь же дрянные, как и ружьишко, все время спускали. А единственный насос работал плохо. Я сообщаю об этом, чтобы подчеркнуть печальное состояние нашей машины перед началом опасного участка.
Сигнал тревоги прозвучал неожиданно: мы заметили беспорядочное бегство антилоп. В общем стаде перемешались все виды. Антилопы бежали на большой скорости, не сворачивая. Вглядевшись, мы увидели вдали огонь. Прошла еще раненая каппа. Больше животных не было. Один только мертвый лес.
На поляне мы столкнулись с бушующим пламенем. Огонь шел прямо на нас. Мы быстро сближались, и вскоре тысячеметровый фронт огня подошел к нам. Ничуть не обеспокоенный, Самбок повернул налево.
Оставив тропинку, грузовик запрыгал на корнях и остановился. Перед нами сплошным потоком ползли змеи. Над нами низко кружились грифы, получающие немалую выгоду от лесных пожаров. По временам грифы резко кричали.
Вернувшись под высокоствольные деревья, мы считали, что обманули огонь, но ошиблись. Он тоже маневрировал! Внезапный поворот ветра погнал его вперед, рассыпая снопы искр.
Мы были вынуждены постоянно подкачивать камеры и вскоре были окружены более или менее тесным кольцом пламени. Машине едва удавалось вырываться из огненных тисков. Если мы по хотели поджариться, то должны были подчиниться Самбоку.
Единственным нашим шансом была лобовая атака. Мгновенно родилась солидарность. Один работал с насосом, остальные лопатами забрасывали песком подступающие языки огня. Самоок, сущий дьявол в этом подлинном аду, разбрасывал горящие угли и змеи.
Мы прорвали стену огня, бензин не загорелся, и мы считали, что выпутались. Увы! То же самое повторялось, не помню уж сколько раз. Только инстинкт самосохранения вел вас, словно роботов, в битву. Мы больше не думали ни о надежде, ни о безнадежности.
Наконец очередное освобождение привело нас в зону, где пожар угасал. Мы выискивали глазами новый очаг, но не находили его. Тишина, не слышно больше треска горящих веток, к которому уже стали привыкать уши. Ночной холод погасил пожар.
Мы проехали еще несколько сот метров, потом Самбок заглушил мотор. Все спрыгнули на землю и повалились навзничь, побежденные усталостью.
Объем бедствия, спущенного с цепи ма’церекве, мог бы, кажется, навлечь на них обвинение в бессовестном уничтожении своего кормильца. Но это было бы клеветой. Несмотря на жаркие перипетии дня, я установил: огонь шел слишком быстро, чтобы повредить высокие и средние деревья. Пламя пожирало только траву, в результате чего на пепелище появятся молодые кустарники. Бушмены произвели всего лишь ежегодную чистку, после которой потучнеют пастбища для антилоп, станет лучше добыча. Сами же охотники, зная о капризах ветра, спокойно держались в сторонке!
На следующий день мы вышли к берегам Чобе. В Анголе, у истоков, ее зовут Квандо, в низовьях, на последнем отрезке перед Замбези, — Липьяпти. Другого берега реки мы не видели. В ее водах бушмены ма’хукве ловят рыбу, а в прибрежных рощах охотятся.
Мы пересекли территорию, опустошенную слонами. Приходя пить и радуясь утолению жажды, они ломали мопани и мимозы, оставляя в покое только могучие баобабы.
На большой равнине мы попали в самую середину большого стада примерно из полутора сот черных водяных козлов, вожак которых, старый самец с бородкой, остановился разглядывая нас, но не давал приказа к бегству.
И вот наконец мы перед водопадом Виктория — торжествующим потоком воды, который заставил забыть недавние языки бушующего огня! Наши люди, никогда до этого не выходившие из сухой Калахари, были ошеломлены роскошными каскадами воды. Они без конца подставляли свои тела под мелкие струи и созерцали яркую радугу, зажженную солнцем в водяных брызгах.
Водопад Виктория (высота 130 метров) — одно из чудес света, открыт только век назад, в 1855 году, английским исследователем Ливингстоном. Приближаясь к обрыву, Замбези бьется о свои последние острова, особенно о наиболее выдвинутый к водопаду — тот, где знаменитый путешественник выгравировал свои инициалы Д. Л. Охваченная паникой рыба становится легкой добычей смелых рыбаков, рискнувших на пирогах войти в бурлящий поток. Потом река низвергается с высоты ста метров, и падающая вода уносится с пеной в лабиринт скал.
В другой раз я отправился из Мауна в Серове.
По этой дороге издавна осуществлялась связь между двумя землями бечуана — Батавана и Бамангвато. Но дорогу забросили, как только провели прямое шоссе из Мауна в Франсистаун, которым теперь предпочитают пользоваться, чтобы выиграть время.
После Мауна русло болотного протока Тамалакане разделяется на два рукава: первый, Нгабе, впадает на юго-западе в озеро Игами, второй, Ботлеле, идет на юго-восток и, если по пути его не выпьют пески, достигает порой озера Дау, а потом солончаков высохшего озера Макарпкари.
Итак, я преодолел Ботлеле. Хотя был сухой сезон, вода в реке струилась. Поток был неглубоким, но широким. После этого мы поехали вдоль реки. Песчаная равнина была мягкой, как тальк. Река углубляла свое русло и становилась уже. Мы свернули от берега, чтобы срезать излучину.
Единственными хозяевами этой слегка холмистой местности были дрофы. Они то блуждали в рассеянности, то, поверяя ветру свою печаль, стояли так неподвижно, что казались статуями.
Мы расположились лагерем на открытой местности. Впечатление отверженности от мира живых не покидало нас. Мы не гасили фары — так ночь казалась менее мрачной. По вот, как по мановению волшебной палочки, одна, две, сотня рыжих мордочек показались в луче света. Зверьки падали, подпрыгивали, перебегали дорогу друг другу. Это был как бы непрерывно возобновлявшийся фейерверк, нет, скорее ошеломляющий балет. Приблизившись сбоку, мы наблюдали за сарабандой зверьков.
Они не были так меланхоличны, как дрофы! Необычный свет в пустыне привел их в восторг, и, не пытаясь узнать причину итого света, они вволю наслаждались фантастическими прыжками.
По виду зверьки напоминали маленьких кенгуру: короткие передние и длинные задние лапы позволили им совершать молниеносные прыжки. Голова же роднила их с зайцами, по по весу они были раза в три больше зайцев.
Чтобы рассмотреть их поподробнее, мы убили из револьвера одного зверька. Это был капский тушканчик, helamys или pedetes cafer — один из специфичных для пустынь и саванн Южной Африки грызунов. В течение сухого сезона они спят в глубине своих нор как сурки; если бы сухой период не подошел к концу, мы бы ни за что их не встретили. Кормиться травой тушканчики выходят только по ночам.
Мы снова выбрались к Ботлело. Она еще несла немного поды. На зеленеющих берегах строился пост Верблюжьего корпуса и стоили соломенные хижины аборигенов. Это был Ракопс.
Река все больше и больше мелела. В межень она не доходит до озера Дау, расположенного в сорока километрах отсюда. Мы нашли это озеро высохшим.
Окружающий буш был территорией бушменов ма’хура, внимательно наблюдавших за близким к ним устьем Ботлеле — депрессией Макарикари. Они приметили, что антилопы любят растущую там молодую траву солончаков. Ма’хура знали наперечет места, где в изобилии мирно пасутся антилопы. Используя для маскировки малейшие белесые барханчики, применяя разнообразные обманные движения, бушмены устраивали смелые экспедиции к этим пастбищам.