Но в конце концов уставшие мускулы ослабели. Парни стали сомневаться в удачном исходе путешествия. Между тем солнце стояло еще над горизонтом, а крокодилы выходят на охоту только в сумерках. Но мы так желали увидеть чистую воду, что бредили ею.
И она показалась в сумерках. Однако теперь, когда открылась свободная вода, мы сначала не поверили своим глазам. Когда стемнело, наша компания уютно устроилась на необитаемом островке Каро под растрепанными лианами у самой воды.
Ежедневный рацион банту — килограмм кукурузы; мои парни его удвоили… Запах костра и пантагрюэлевская доза каши отогнали почти все запахи трав и цветов!
Потом мы вновь сели в лодки и легко достигли первого острова архипелага байейе. Он назывался Жао.
Жао, Нгабекха, Кинира, Жижибе, Кангбе, Гачика, Спани, Табакана, Маммосиссаине, Чорроро, Аррамба — длинная цепочка островов, которых нот ни на одной карте и которые дали приют отшельникам — бечуанам. Остров очень подходил для них — рыболовов и охотников. Но здесь нечего было и думать о скоте: слишком свирепствует на островах муха цеце, чтобы стало возможным заниматься скотоводством. Байейе выращивали сорго, кукурузу, а также табак, который продавали в виде спрессованных конических кусков в Серонге; торговля была специальностью мужчин. Уход за полями лежал на плечах женщин.
Островитянки, смешливые, свободные от «комплекса неполноценности», ничуть не считавшие себя подчиненными мужчинам, весело работали, оживленно болтая при этом. Я видел, как плывут над высокими травами или колосьями их голубые и красные тюрбаны, мелькающие, словно цветы. И часто я слышал некие островитянок, не видя их самих. Я сделал в записной книжке такую заметку: «Если бы Жан-Жак Руссо посетил остров Спанн, он нашел бы там «идеальное» государство своих мечтаний».
Мужчины после рыбной ловли или охоты собираются в хижине и слушают меланхолические звуки, которые какой-нибудь подросток извлекает из своего примитивного ксилофона. Они обсуждают здесь свои недавние охотничьи походы. Порой мужчины уходят на две-три недели. Компас им не нужен! Они знают малейшие закоулки, грунты и течения этой головоломной путаницы воды и земли.
На острове Кипира мы взяли проводника Мопало, лучшего из «болотных братьев». Росту в нем было 1,80 метра, плечи — боксерской ширины. У него был радостный вид довольного своей судьбой смертного. Глаза его заблестели, как только я заговорил о путешествии в Маун; он стал обшаривать взглядом далекий горизонт…
Мопало тут же пошел собрать свой узелок. Вернулся он с удивительным оружием. Почти стершаяся марка сообщала: «Холлис и сын. 1850». Шероховатый, будто вышедший из литейной мастерской кустаря ствол (длиной 105 см) удерживался на прикладе с помощью кожаных ремней… Мушки не было. Эта «труба для пуль» напоминала о Великом Треке[23]. Она заряжалась с дула: сначала надо было засыпать порох, который Мопало утрамбовывал шомполом, потом поместить вылитую из железных отходов пулю.
— И ты добиваешься хороших результатов с этим? — спросил я его.
— Да, но я стреляю только наверняка.
С тех вор Мопало стал душой нашего отряда.
Аррамба, последний из пройденных памп островов, значительно отличался от других. Здесь голые, сдержанные в обращении байейе занимались чисто бушменскими работами: сушили шкуры антилоп, затачивали наконечники копий. Их лачуги едва выделялись в густой растительности. И сама растительность выглядела по-новому: господствовали высокие пальмы дум (или коросо). Среди местного населения встречались люди с явными признаками бушменской крови. Заход к жителям Аррамбы был коротким: они не проявили желания задержать нас разговорами… А когда мы отошли от берега островка, началась незаселенная местность.
Здесь все принадлежало только животным. Многочисленные крокодилы скользили под нашими мокурро. Некоторые из этих пресмыкающихся спали на вдающихся в воду песчаных косах. Заметив пас, крокодилы плюхались в реку. Благодаря ловкости Мопало, мы насколько возможно избегали запруд из папируса, близ которых слышались голоса бегемотов. Шоколадные с белыми нагрудниками скопы нарами облетали сноп охотничьи владения. Африканские водорезы (rliynchops flavirostris) проносились над самым потоком стаями от пятидесяти до ста штук. Их сильно удлиненные нижние челюсти служили своеобразными ложками: ими птицы черпали планктон, подбирали насекомых. Одним единственным зарядом я убил их штук пять или шесть сразу влёт в Северном Мозамбике, над рекой Рувумой. Поэтому здесь я их щадил. Черные бакланы пикировали на рыбу с высоты. Потом, проглотив ее, они парили в небе, раскинув крылья.
Вокруг нас щеголяли хохлатые цапли. А в спокойных, заросших кувшинками бассейнах оранжевые якапы устраивали бешеные гонки. Казалось, что они бегали по воде, потому что широкие перепонки на лапах позволяли птицам держаться на плавающих листьях, которые даже не гнулись под их шагами. Разнообразные ибисы высовывали клювы из кроны оказавшихся на залитой территории деревьев. А порой из чащи тростника вылетали вспугнутые утки, криками выражая свой ужас. На берегу в ожидании стояли изумительные марабу — мешочники. Под клювами у них болтался оправдывавший их имя мешок из фиолетовой кожи. Эти большие голенастые птицы любят есть падаль.
Однажды, когда мы пристали передохнуть, Мопало остался стоять, тревожно всматриваясь в заросли.
— Боишься? — спросил я, думая задеть его.
— Да, буйволов. Здесь они у себя дома. Когда я был здесь в последний раз, они на меня напали.
— Но ведь ты ушел от них?
— Я сбил ближайшего и прыгнул в пирогу.
Я еще не видел в действии его пороховой сарбакан[24]. Вскоре такая возможность представилась.
Назавтра чем-то возбужденный Мопало увлек часть группы за собой в заросли высоких злаков, предупредив, что надо идти молча. Он быстро дошел до стада импал в сотню голов. От неожиданности животные даже по шевельнулись. Тогда Мопало, находившийся метрах в семидесяти от них, вскинул ружье.
Выстрел и отдача мушкета были великолепны. Все антилопы отбежали, кроме одной, упавшей замертво. Немного подальше они перегруппировались и потеряли еще одну подругу. Обе жертвы были убиты в голову… «Иначе, — объяснил мне Мопало, — я бы попортил шкуры». Просто невероятна меткость этого ружья, достойного музея бурской войны.
Несмотря на многочисленные повороты, к которым нас вынуждали выступы берега или заслоны папируса, мы следовали точно на юго-восток. Достаточно было нам свернуть чуть западнее или чуть восточнее, как зоологическое изобилие резко увеличивалось. Огромные стада антилоп пришли, очевидно, из буша: их далеких предков привлекла вода, и то отважились забраться сюда, в низкую воду, а потом остались, соблазненные пастбищами или остановленные подъемом воды. Увы! Вскоре за ними последовали львы.
Хищники быстро размножились. У этих топких пространств есть одно преимущество: они удерживают в плену добычу. Львов не боялись только буйволы и водяные козлы, но они хорошие пловцы. Для безопасности мы по ночам зажигали большие костры, слыша порой рокочущий голос царя зверей.
Между прочим, меня поразило, что все эти острова, на которых не было людей, носили бушменские имена (Мопало безошибочно называл их по памяти). Я вспомнил о смешанном типе аррамбских жителей.
— А бушмены посещают болота? — спросил я.
— Да, по они не могут здесь жить, как мы, «более крепкие».
— Они вымерли? Или ушли обратно?
— Нет, немного осталось — ты их увидишь. Мы скоро войдем в их воды.
Так Мопало назвал довольно широкую и глубокую протоку, где вновь появилось течение; мы добрались сюда после ужасной схватки с папирусами. Я искал бушменов, однако произошла совсем другая встреча.
Две пироги, нагруженные так, что чуть не скрывались под водой их борта, вышли нам навстречу, с востока, и взяли курс на север. Мы остановились борт к борту.
23
«Великим Треком» называется и истории Южной Африки период в середине XIX века, когда белые поселенцы-африканеры (голландцы), уходя от наступавших с юга, из Канской полонии, и востока, из Питали, англичан, массами устремились в районы Трансвааля и Оранжевой республики, захватывав земли коренного населения. —
24
Сарбакан (малайск.) — духовая трубка, используемая для выбрасывания стрел. (комментарий Л. Е. Куббеля)