Аль-Куни Ибрагим
Черный козлик
Ибрагим аль-Куни (Ливия)
Черный козлик
Перевод с арабского И.Ермакова
Гряду Красной Хамады удалось пересечь за пять дней, и все это время шел дождь вперемешку с градом. Он прекратился лишь, когда мы достигли песков Феззана и углубились в Сахару, сразу потерявшись среди множества холмов и возвышенностей Зулафа. Поросшие купами пальм, они тянулись, насколько хватал взор.
Остановиться решили на полпути между Бураком и Сабхой за очень красивой дюной, окруженной пальмами, которые, правда, в эту зимнюю пору были не так хороши, как обычно.
Уже перед самым закатом распрягли верблюдов - животные очень устали за последний полуторадневный переход без остановки. Сразу принялись собирать дрова. Костер разожгли большой, на песчаном пригорке, у пальмы с толстым стволом. Северные ветры со стороны Красной Хамады немного поутихли, но ливни бывали часто. Тысячелетиями жаждущие влаги пески Зулафа жадно впитывали каждую каплю - иначе не удалось бы развести такой огромный костер, который издали можно было принять за пожар - это мы знали по собственному опыту частых хождений в Сахаре. Так хотелось согреться! Целых пять суток, пока мы шли по Красной Хамаде, ливень не прекращался, и мы промокли до нитки. Мы с Мамуном, как мотыльки, кружили возле костра, обожжемся - отбежим в сторону, замерзнем - снова к огню...
Мамун, как обычно, был занят выпечкой своего знаменитого хлеба - "на угольях". Немного согревшись, заметил, глядя на закатное небо:
- Ты посмотри! Небеса потоки обрушивают туда, где не нужно. А где нужно - на каплю скупятся... На Красной Хамаде ливни и ливни, а то и снег валит. А Зулаф постоянно страдает от жажды.
Мамун взял муку, плеснул воды в миску, стал месить тесто - он любил печь, особенно свой "угольный" хлеб в Сахаре. Немного спустя сказал:
- Да, так оно и бывает в жизни...
Я промолчал. Я вообще ни словом с ним не обмолвился с тех пор, как мы спустились на пески Зулафа. Это, видно, задело его, и он, как бы протестуя, робко продолжал:
- Аллах милостив, что и говорить. Может, есть в этом мудрость, которой нам не понять. Потому что это не угодно Аллаху!
В этих словах мне почудилась глухая, затаенная боль. Я снова ничего не ответил. Стиснув зубы, стал разгребать мокрый, тяжелый от влаги песок, роя глубокую яму, чтобы укрыться наконец от дождей и о;
холода. Словно могилу себе копал. И тут руки мои наткнулись на кувшин. Между тем Мамун с горечью говорил:
- Все, все идет северу - даже дожди. А что северу "?'нее, достается Сахаре, изнывающей тысячи лет от лл :уды. Ливни вот эти... Ты вот ученый, в Европе оывал и в Америке, скажи, справедливо это?
Я собрался было ответить, успокоить его, унять ооль, терзавшую его душу, но у меня дух захватило: кувшин! Стал дальше копать, откопал верхушку. Затем стал разгребать вокруг горла - сердце бешено колотилось. Я задыхался. Еще бабушка, да и мать с отцом, много рассказывали, так, между прочим, о зарытых глиняных кувшинах, полных золота. Но всегда что-то портило дело. Кувшины разваливались и исчезали... Я это хорошо запомнил... Но вот же он, вот - прямо под носом! Сокровище! Клад! Древний, исторический. Я стану миллионером! Аллах наградил меня за верность Сахаре!
Я разгреб песок, обхватил кувшин обеими руками - треснутый, побуревший от времени. Я столько слышал н Великой Сахаре об этих кувшинах с золотом. И вот он - передо мной, прямо в руках... поразительно!
...Крик Мамуна вернул меня к действительности.
- Надо скорее искать черного козлика! Аллах, Аллах! Сокровище!
Я обернулся, бросил с досадой:
- Какого еще черного козлика?!
- Надо пролить кровь, кровь черного козлика... Непременно!
Я вспомнил бабушкины сказки о золотых кувшинах. Прикрикнул на Мамуна и спросил с досадой:
- Где взять козлика в этой пустыне?.. Кувшин я положил рядом с огнем. Хлеб пекся на раскаленном песке, закипал чайник. Мой вопрос озадачил Мамуна. Он замер, что-то соображая... Но что можно сообразить, если рядом кувшин с золотом?!