Проснулся Беркхед при дневном свете. Откинул с радостным чувством край своего тяжелого, сшитого из кроличьих шкурок спального мешка. "Пора, Слим! Поднимайся!" - весело крикнул он и в тот же миг заметил, что место, где спал Слим, было пусто. Ушел! Слим ушел! Беркхед всмотрелся в оставленный им след и убедился, что тот опередил его на несколько часов. Его старый друг освободил его от мучительного раздумья , и все взял в свои руки. Теперь оставалось только одно - идти за Питом. А в это время Слим мог навлечь на себя обвинение в убийстве. Резкие глубокие морщины побежали от еще больше сжавшегося рта Беркхеда. Никогда еще за время своей долгой службы он не жаждал крови, как теперь. Он почувствовал к Питу личную, слепую ненависть, и так погнал собак, как никогда еще не гнал их прежде. Весь день и большую часть ночи он гнался по следу и горячо благодарил судьбу за то, что месяц и ясное небо позволили ему удлинить часы его работы. Он наскоро поел между заходом солнца и восходом луны, остановившись на час, чтобы скудно покормить усталую упряжку. Незадолго перед тем, как начала исчезать луна, крайнее изнеможение заставило его остановиться. Он не разбивал лагеря, не разжигал костра, а просто освободил от упряжи собак, а сам залез в спальный мешок. С восходом солнца он вновь был на ногах, яростно насилуя больные мускулы и загнанных собак, с дикостью, рожденной ненавистью и отчаянием. Ровно в полдень его сердце усиленно забилось: он увидел впереди новый, свежий след, который шел из кустов и вел в ту же самую сторону, куда двигался и сам. А когда подошел поближе и всмотрелся в него, то не удержался от удивленного, резкого возгласа: мягкий снег четко отпечатал на себе следы узких санок, а задний конец одного полоза оставлял за собой зигзагообразные бороздки. - Обе птички разом! - пробормотал он с торжеством. - Это след Харримана, который идет за Питом, а я между ним и Слимом, который стремиться укокошить своего вора. Ну, теперь хоть могу вздохнуть спокойно! В явном возбуждении он спешно двинулся по следу, проложенному двумя упряжками; умятый снег давал возможность собакам стражника развивать хороший бег. Время от времени он останавливался, чтобы исследовать следы, и каждый раз угрюмая усмешка еще глубже залегала у его губ. - Ночью я вас обоих накрою! - пробормотал он себе под нос. Скоро след впереди стал настолько свежим, что Беркхед начал задерживать собак. В критический момент они могли залаять на других собак и тем испортить выгоды его неожиданного появления. Так он прошел еще час и как раз перед первыми сумерками уловил вдали фигуру человека с узкими санками, оставлявшими после себя зигзагообразные бороздки; человек бежал рядом с санями, держа в руке длинный кнут, которым он то и дело подхлестывал своих черных собак. Беркхед осадил собак и подождал, пока человек не исчез за ближайшим поворотом, а затем двинулся дальше с еще большей осторожностью. Когда в следующий момент он на мгновение увидел Харримана, тот спускался с пригорка. Расстояние между ними осталось почти без изменения: стражник опасался приблизиться, ибо Харриман мог обернуться и увидеть своего преследователя. Вдруг что-то снова заставило Беркхеда внезапно остановиться: он заметил какое -то пятно, двигавшееся за огромным валуном, не более, как в пятидесяти ярдах от Харримана. Сначала он подумал было о животном, но затем ясно различил человека со взятой на прицел винтовкой. С того места, где стоял Беркхед, ясно видна была согнувшаяся и притаившаяся фигура, но поднимавшийся на пригорок Харриман совершенно не мог видеть прицеливающегося в него стрелка. Оцепеневший стражник быстро сложил ладони у рта, чтобы крикнуть предостережение, но звук не успел еще вырваться из его горла, как тишину прорезал выстрел, Харриман зашатался и, подняв левую руку с кнутом, повалился ничком на снег. Его собаки остановились и стали оглядываться. Харриман после нескольких судорожных движений спокойно растянулся на снегу. - Да ведь это Пит за валуном! - тихо прошептал Беркхед. - И он сделал ту же ошибку, что и Слим. А тем временем Пит, выждав некоторое время за скрывавшим его валуном, осторожно вышел из засады и, держа винтовку наготове, начал подкрадываться к неподвижно распростертой на снегу фигуре. Беркхед больше не мог оставаться простым зрителем. Он еще дальше забился в кусты и начал медленно продвигаться по целине, каждый раз глубоко погружаясь своими узкими лыжами в мягкий и рыхлый, точно пух, снег; наконец он добрался до намеченного им места в нескольких ярдах от неподвижного тела Харримана. Осторожно раздвинул ветви небольшого куста и увидел Пита, который повернул на спину убитого им человека и нахмурившись смотрел на него, очевидно, осознавая свою роковую ошибку. Затем боязливо взглянул на уходивший вдаль след, а затем снова на мертвое тело. Наконец прислонил винтовку к нагруженным саням Харримана, а сам поволок мертвого в кусты; следы своей работы он прикрыл снегом, который стряхнул с ближайшего от него дерева; окровавленный снег он поглубже затоптал ногами, а сверху насыпал свежего. Затем, быстро и нервно взглянув на проложенный санями путь, схватился за оставленный убитым кнут. В этот момент и показался из-за скрывавшего его куста Беркхед, держа на весу свою тяжелую винтовку со взведенным курком. - Кончено, Пит! - бросил он резко, - Руки вверх и быстро! Пит дико заскулил, схватился за винтовку, но увидел точно направленный на него прицел и передумал. Медленно вытянулся и поднял руки. Он ничего не сказал, но его круглые черные глаза горели, словно у загнанной в угол крысы. Беркхед подошел ближе и левой рукой вынул из кармана наручники. В то же мгновение Пит решил использовать последнюю возможность. Раз браслет очутится на нем, ему не оставалось уже никакой надежды: канадское правосудие не знает промедлений, колебаний и жалости. Стражник инстинктивно выстрелил, но Пита спас его неожиданный прыжок. Прежде, чем Беркхед успел выстрелить вторично, Пит уже бросился на него подобно угодившей в капкан дикой кошке. В обычных условиях Беркхед справился бы с нападавшим легко и быстро, но тут сказались трое суток его безостановочной погони, почти полное отсутствие сна и отдыха: мускулы отказывались работать с обычной быстротой и силой. Противники катались по снегу, боролись, как звери, молча оскалив зубы. Они пускали в ход подбородки, локти , кулаки, колена и зубы; они выпрямлялась, свертывались, извивались, обнимались так, что кости трещали от напряжения. Беркхеду удалось уже приподняться и стать на колени, как вдруг Пит со всего размаху бросился ему головой прямо в живот и оба очутились на земле; в этот именно момент стражник ударился головой о выступавший из снега острый и промерзлый корень. В глазах показался сноп красных и синих лучей и осталось только одно последнее впечатление о черных, горящих торжеством глазах, о злобном оскале белых зубов, а затем все погрузилось в темноту и молчание.