Он и вообще отличался, Анциферов, от всех прочих в эти дни: всеобщая эйфорическая радость, что - победа, мир, конец войне, скоро домой, которой жили они все, фронтовики, будто совершенно его не касалась, даже мешала ему делать свою важную, не подлежащую огласке работу, и даже ночами, у пьяного, Рэм редко видел на его лице улыбку, напротив, ему постоянно чудилась на нем какая-то неясная, недобрая усмешка, словно он наперед знал всему цену, и цена эта была - полушка. Но именно эта усмешка и притягивала к себе Рэма, оторваться от нее, не разгадавши, было выше его сил. Впрочем, временами она и пугала его: над чем усмехается вечно Анциферов? И уж совершенно не в силах был угадать, образованный ли он человек или же лапоть лаптем?
- Фауст? - неожиданно мог он сказать Рэму, откинувшись в тяжелом кресле с высокой прямой спинкой и не сводя с него привязчивого взгляда.- В советском институте - и наh тебе, Фауст какой-то!.. Хотя, конечно, с другой стороны...И было непонятно, то ли его и вправду занимает мечта
Рэма о будущей диссертации, то ли он осуждает его за такой выбор.
И добавлял уж и вовсе неожиданно: - Лично мне куда как интереснее
этот, как его...
- Мефистофель? - подсказывал Рэм, хотя бывал отнюдь не уверен, что Анциферов на самом деле забыл имя черта, а не лукавит.
- Он самый,- соглашался Анциферов, и усмешка яснее пропечатывалась в его глазах,- тип, я тебе скажу...
- А вы - читали? - не удержался от удивления Рэм в тот первый раз, когда они заговорили о "Фаусте".
- В опере видал,- уклонился было от прямого ответа тот, но тут же и прочитал на память по давнему, всеми забытому переводу Жуковского: "Я дух, который вечно отрицает, и прав, ибо все, что возникает, опять должно погибнуть поделом".- И, не спуская с Рэма трезвых, жестких глаз, спросил, и опять было неясно - то ли всерьез, то ли ерничая: - Это как же понимать?! Это что же выходит - черт рогатый знал диалектику раньше Гегеля?.. Получается как по писаному: отрицание отрицания, а?..
- Гете с диалектикой наверняка был знаком...- не сразу нашелся Рэм, почуяв в вопросе Анциферова ехидный подвох.
- А может, - как бы не услышал его тот,- может, она как раз дьявольское изобретение и есть, диалектика? - Но тут же смягчил риторический свой вопрос, и в этом почудилась Рэму и вовсе обидная снисходительность: - Не наша, само собой, а, скажем, идеалистическая. Но, с другой-то стороны, идеализм, как думается, именно что от бога, а не от дьявола. А с третьей...- Не договорил, спросил в упор: - Ты как полагаешь, лейтенант, как тебя в твоем институте философии и истории учили - бог есть? - И в ожидании ответа опрокинул в себя высокий фужер с трофейным коньяком.- Или окончательно нет его?
- Нету,- ответил с удвоенной после выпитого вина убежденностью Иванов.
- Нету, значит... ясное дело,- задумчиво то ли согласился, то ли усомнился Анциферов и снова наполнил фужер золотистой, с огненным отливом жидкостью, в которой играли всполохами язычки свечей - в городе все еще не было электричества.- А - черт?
- Что - черт? - не понял его Рэм.
- Ну, дьявол? Мефистофель тот же, одним словом - князь тьмы. Есть он или нет?
Этот книжный, так не вяжущийся с обычной, нарочито простецкой речью Анциферова "князь тьмы" и вовсе спутал все карты и застал Рэма врасплох.
- Ну... нету,- осторожно ответил он.- Раз бога нет, то и, стало быть...
- И вовсе не стало быть! - оборвал его на полуслове Анциферов.- И нечего их в одну кучу валить.- И спросил еще опаснее: - А - человек? Человек-то есть, по всему видать?
- Есть, разумеется. Ведь вот же - мы с вами...
- А раз мы есть,- твердо и как о само собой разумеющемся сказал на это Анциферов,- стало быть, черт тоже есть. Как же нам без черта? Никак нам без него нельзя.- И вновь выпил одним духом полный фужер.
То ли от вина, то ли от этих более чем странных, манящих и чреватых, как хождение по проволоке, опасностью слов Анциферова у Рэма кружилась голова и мысли шли вразброд.
Это было и в самом деле до необъяснимого странно - этот как бы ни о чем разговор двух смертельно уставших за долгий день людей, к тому же пьяных, а за распахнутым окном в частом переплете - чернильная весенняя ночь и пустой, обезлюдевший, в развалинах, город, и такая бесплотная тишина, что, казалось, слышно было, как распускаются, выпрастываясь из ранних почек, первые молочные свечи каштанов.
- Да не будь его, черта,- не заметил замешательства Рэма Анциферов,откуда бы, скажем, война? Пораскинь-ка мозгами, лейтенант.
- Война-то кончилась,- обрадовался перелому разговора Рэм,- мир!
- Кончилась, думаешь? - задумчиво переспросил Анциферов.- Так, так...- И вдруг спросил жестко, но и, как послышалось Рэму, горько: - А ну как она только начинается?
- Начинается?! - поразился и испугался Рэм.- Но - за что?
- А за этот самый мир,- ровно, даже с докукой пояснил Анциферов.- За весь мир, сколько его ни есть на белом свете.
- Мировая революция? - догадался Рэм и огорчился чуть ли не до слез: значит - не домой, не институт, аспирантура и диссертация, которая ему и во сне снится, значит, опять фронт, огонь и на каждом шагу жди своей пули! Но и при знакомых с детства, с пионерских линеек и комсомольских горластых собраний, отдающихся в сердце серебряным зовущим горном слов "мировая революция" услышал в себе властный порыв идти, и сражаться, и побеждать, и нести свободу и счастье страждущему, заждавшемуся человечеству.
- А это уж как ни называй,- охладил его пыл Анциферов.- Не в словах радость.
- Но ведь победили же уже! - взмолился против воли Рэм, и голова у него пошла и вовсе кругом.- Победили же!