— Ладно. Остановись. Чего ты хочешь?
Я не сразу опустил руку. Пистолет выжимал из болезненного лица Тарасова крупные капли пота. На моих глазах он покрывался мутной росой, как покрывается каплями жира тушка поросенка под паяльной лампой.
— Где Анна?
Тарасов пожал плечами и снова взглянул на часы. Он кого-то ждал.
— В одной из женских колоний Мордовии.
Я судорожно сглотнул. Мне нестерпимо захотелось пить, но я брезговал поднести ко рту бутылку, горлышко которой облизывал Тарасов.
— Точнее!
Не знаю, я не интересовался.
За что ты ее посадил?
Да не я, не я! — махнул рукой Тарасов. — Суд вынес ей приговор: три года в колонии общего режима за незаконное хранение огнестрельного оружия.
— Но у нее никогда не было оружия! — наивно воскликнул я.
Тарасов пожал плечами.
Милиция задержала с поличным. Есть свидетели. Все законно.
Понятно, — ответил я. — Это ты нарочно подстроил. Тебе нужно было ее золото. Тебе нужны были вот такие штучки! — Я поднес к глазам Тарасова кулон.
Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил тот. — Кулон жена купила в антикварном магазине.
А если эту версию проверит следствие? И выяснится, что нигде она его не покупала?
— Боюсь, что у тебя слишком мало времени на то, чтобы всем этим заниматься. Возьми телефон, вызови милицию!.. Не хочешь? Правильно! Не я к тебе, а ты ко мне ворвался в квартиру и угрожаешь оружием, на которое не имеешь права. Эта же милиция тебя и заберет. А оттуда, поверь мне, ты уже никогда не выйдешь.
Он снова начал захватывать инициативу. Я проваливался столь стремительно, что невольно кинул взгляд на лоджию, словно хотел убедиться, что путь к отступлению еще свободен. Тарасов перехватил мой взгляд, и по его губам пробежала усмешка. Это сорвало во мне все тормоза.
Я кинулся на него, с лета вцепился левой рукой в горло, повалил обессиленное алкоголем тело на кровать, накрыл голову подушкой, затем схватил его дергающуюся руку, вложил в нее «Макаров», без особых усилий согнул ее и подвел ствол оружия к его виску.
— Сейчас ты покончишь жизнь самоубийством, — прошептал я в самое ухо Тарасова. — Все логично. Алкогольная депрессия, острый невроз. Соседи видели, как ты блевал из форточки, а вскрытие покажет высокий процент алкоголя в крови.
Я прижал указательный палец Тарасова к спусковому крючку пистолета. Ноги в туфлях взлетели выше моей головы. Из-под подушки раздалось сдавленное мычание. Тарасов пытался скинуть меня с себя и укусить через подушку за палец, но сопротивление его было таким слабым, что я даже не напрягался, чтобы удержать его под собой с пистолетом у виска.
Он быстро слабел и, опасаясь, как бы не придушить Тарасова раньше времени, я отпустил его горло и вырвал из потной ладони «макаров». Человечество не придумало еще более действенных способов убеждения. Тарасов быстро вскочил на ноги, держась за горло, затем снова сел и хриплым голосом прошептал:
— Черт с тобой. Давай договоримся. Я тебе расскажу все, и ты уходишь. Но там… —он кивнул на окно. — Я не могу гарантировать, что там ты еще долго проживешь.
Я кивнул, соглашаясь на сделку.
— Анну, как и тебя, продал твой друг, — быстро и жестко заговорил Тарасов. — Влад Уваров. Надеюсь, ты такого знаешь?.. Когда мы задержали его в связи с нарушением правил регистрации в Москве — сам понимаешь, это был всего лишь повод — на первом же допросе он предложил мне свои услуги. По его словам, третья часть антикварного золота находилась у Анны, а две трети — в личном сейфе, арендованном в «Элекс-банке» на твое имя. До тебя добраться тогда мы еще не могли, а вот Анну взяли.
Он сделал паузу, отхлебнул «боржоми», на несколько секунд задержав воду во рту.
Баба твоя — доверчивая и неосторожная, и подставить ее ничего не стоило. В ее квартире мы в самом деле нашли много золотых монеток и прочей дребедени. Она хранила все это в холщовом мешке за картофельным ящиком… А Влад тем временем отрабатывал право быть на свободе. Он назвал нам дату твоего приезда в Москву. В этот же день мои парни стали ждать тебя у «Элекс-банка». Ты на большой скорости и ровным курсом шел в наши сети.
Странно работали твои парни, — сказал я. — Вместо того чтобы подойти ко мне сразу же, как я выйду из банка, представить удостоверения сотрудников милиции, найти понятых, вскрыть при свидетелях кейс…
Тарасов впервые с момента нашей встречи усмехнулся.
А тебе это надо? Задержание, протокол, вопросы, на которые тебе было бы очень трудно ответить. Да и репутацию хорошего банка не хотелось портить.
Понятно, — ответил я. — Твои парни такие же милиционеры, как и я. Короче, ты хотел присвоить золото себе.
Ну, это очень грубо сказано, — вяло возразил Тарасов.
Подавились твои парни моим золотом, — сказал я, нервно постукивая рукояткой пистолета по ладони.
Да, — кивнул Тарасов. — Ты погорячился. Зря подсунул им бомбу. Можно было бы обойтись без крови.
Без крови? — удивился я. — А кровь сторожа автостоянки не в счет?
Это другая история, — отмахнулся Тарасов.
Это та же история. Твой поганый Цончик убил ни в чем не повинного старика, чтобы не выпустить меня со стоянки. Этому дебилу достаточно было просто навесить на ворота свой замок, и я не смог бы выехать.
— Да, — согласился Тарасов. — Парень этот очень жесток. И открою тебе маленькую тайну: на твою беду он остался жив. Поверь мне, что он не остановится ни перед чем, чтобы расчленить тебя.
С каким бы наслаждением я раскрылся бы перед Тарасовым, объяснил ему, где сейчас плавает его Цончик. Я прикусил себя за язык.
— Кстати, о стороже! — неприятно-бодрым голосом сказал Тарасов. — Рядом с трупом нашли твои документы — паспорт, автомобильные права. А на куске арматуры, которым был убит старик, обнаружены отпечатки пальцев. Я смотрел дактилоскопию — эти отпечатки не Цончика. Следователь, который ведет дело, убежден, что отпечатки принадлежат хозяину документов и водителю «опель-сенатора». Тебя ищут и милиция, и, как ты выразился, дебил Цончик.
Я чувствовал, что брошенная на стоянке машина и утерянные документы доставят мне море неприятностей, но чтобы в таком количестве — даже не предполагал. Тарасов заметил изменения на моем лице.
Я, должно быть, тебя расстроил? — с притворным сочувствием спросил он. — Что поделаешь, дорогой ты мой Кирилл Вацура. За все в жизни надо платить. А если платить нечем или не хочется, тогда приходится жестоко расплачиваться… Впрочем, все это игра слов.
Неужели ты допустишь, чтобы меня взяла милиция? — спросил я.
Я уже раз пытался обойтись без нее. Но ты дал психа, подсунул моим парням сто грамм тротила. Придется надевать на тебя ярмо отечественного законодательства.
Тарасов лукавил. Он даже не пытался это скрывать.
Не принимай меня за идиота, — посоветовал я. — Если я попаду в руки милиции, золота тебе не видать, как своих ушей. И ты сделаешь все возможное, чтобы я как можно дольше оставался на свободе.
Ну, хорошо! — после паузы сказал Тарасов. — Кажется, наше общение становится приятным разговором двух деловых людей. Ты понимаешь, что мне надо?
Ты хочешь золота.
Правильно, — кивнул Тарасов. — И не надо разговаривать со мной морализаторским тоном. Разве это золото ты заработал честным трудом? Ты его украл у суверенного государства. Положено тебе двадцать пять процентов? Будь добр, остальное на стол. Поделись.
С тобой?
И со мной тоже. А не захочешь делиться —отберем силой. Начнем колоть наркотиками, пытать, ставить коленями на горох, подкармливать тобой голодных крыс, сверлить дрелью зубы — тебе это все надо?
А почему я должен с тобой делиться? — задал я какой-то школьный вопрос.
Тарасов усмехнулся.
— Потому что я сильнее тебя, я — власть. А власть всегда требует делиться. Так было и так будет. Это ее прерогатива — брать.
Я встал, затолкал пистолет за пояс.
— Возможно, ты прав, — ответил я. — Но до меня всегда плохо доходит такой тон. И еще я очень не люблю, когда какое-нибудь дерьмо, едва подняв лицо из лужи с блевотиной, начинает диктовать мне свою волю. Скорее всего, у тебя ничего не получится.