Грохнул выстрел. Влад, словно налетев на невидимое препятствие, мгновенно остановился и, сдавленно застонав, мешком повалился на ковер. Белая рубашка под кожаной курткой в секунду окрасилась кровью. Я успел подумать: «Как много в нем крови!»
Револьвер вывалился из моей руки. Оцепенев, я смотрел на лежащего на ковре бывшего друга и не мог поверить в то, что сделал. Анна, оборвав крик, закрыла лицо ладонями, не смея оторвать их от глаз.
На звук выстрела открылась дверь. На пороге появился какой-то тонкий, малорослый человечек в черном. Я не сразу узнал в нем вьетнамца.
Вы что, обалдели? — испуганно зашептал он. Не поворачивая головы, я произнес:
Пошел вон.
Дверь захлопнулась. Анна, наконец, оторвала руки от лица и с ужасом взглянула на лежащего Влада.
— Ты… — прошептала она. — Ты что сделал?.. Ты убил его…
Я медленно отходил от шока. Тело, распростертое на мокром от алой крови ковре, уже не вызывало леденящего чувства ужаса.
— Да, — ответил я. Голос был слабым. Связки болели, как если бы я обжег их спиртом. — Убил. И правильно сделал. За все, что он сделал…
— Господи! — тихо запричитала Анна и на коленях подползла к Владу. — Господи, какой ужас! Что же это происходит! Куда же ты смотришь, Господи!..
Она пыталась перевернуть его на спину, но обмякшее тело было тяжелым, намного более тяжелым, чем было при жизни.
Плечи Анны стали содрогаться от рыданий. Она, с трудом сдерживая вопль, прижалась лицом к еще теплому плечу Влада.
— Нет, нет… — стонала она, раскачиваясь, как болванчик. — Не может быть!.. Только не это! Миленький, родненький мой, встань, прошу тебя, не умирай!
Я остолбенел. Я не верил своим глазам. Какие-то глупые утешения стали срываться с моих губ:
Анна, зачем ты так? Он не достоин твоих слез… Ты слышишь меня? Он нас предал! Он втоптал тебя в грязь! Он променял тебя на золото…
Молчи! — страшным голосом крикнула Анна. — Ты ничего не понимаешь! Он меня любил так, как никто! Ты безмозглая тупица! Ты убил его! Ты ничего не понимал в наших отношениях! Он всего лишь ошибся! Его самого обманули…
Дура! — не стерпел я. — Ты сошла с ума, пока сидела в своем чулане! Этот гад вытер о тебя ноги, он обошелся с тобой, как с половой тряпкой, а ты сейчас размазываешь сопли по его поганому трупу! Да я с радостью в тюрьму за него сяду, ясно тебе, истеричка!
С радостью… сядешь? — медленно повторила Анна, словно смысл этих слов не сразу дошел до нее. — Ты сядешь и будешь жить, а Влада закопают?..
Ее лицо исказила судорога. Качая головой и не скрывая жуткой улыбки, Анна медленно вытянула руку в сторону, и когда я понял, что она собирается сделать, револьвер был уже в ее руках.
— Ну-ка, Вацура, встань к стенке, — задыхаясь, прошептала она, сдувая тонкую прядь, упавшую ей на лоб и двумя руками направляя ствол оружия мне в лицо. — Встань, встань, герой! Ты же смелый и сильный, ты с такой легкостью убил безоружного человека.
Ты совсем спятила, шизофреничка, — произнес я, чувствуя, как немеет спина. — Ты рехнулась, Анюта.
Встань! — диким голосом крикнула она и дернула стволом.
Я не смог ослушаться и прижался спиной к стене.
— Слушай же меня теперь, дрянь, — произнесла она, отступая от меня на шаг. — Я любила Влада. Я всегда его любила. А тебя ненавидела! Потому что ты самовлюбленный, высокомерный кобель! Ты вынуждал меня унижаться перед тобой, все время намекать про наше будущее, первой поднимать вопрос о замужестве… Я словно вытягивала из тебя слова любви, а ты, чувствуя себе цену, изголялся, наслаждался властью над женщиной… А Влад
— он относился ко мне, как к святой, только рядом с ним я чувствовала себя женщиной. А ты, дрянь, выстрелил в него… Нет, ты не сядешь в тюрьму с радостью. Ты сейчас встанешь на колени и попросишь у Влада прощения. Ты сейчас будешь каяться над его телом… Ну! Вставай же на колени! Считаю до трех… Раз!
Меня словно ледяной волной окатило. Я смотрел на Анну и не узнавал ее. Она отдает отчет своим словам? Она понимает, о чем говорит? Любила Влада? Ненавидела меня? Но этого не может быть! Мое сердце не обманешь!
— Постой, Анна! — Я понял, что она уже не шутит и ' действительно способна выстрелить. —Давай поговорим спокойно! Возьми себя в руки.
Да, я возьму себя в руки и все-таки сумею выстрелить, хотя… хотя мне будет и непросто это сделать… Два!
Да остановись же ты, психопатка! — рявкнул я. Волевой крик иногда действовал на нее успокаивающе.
— Влад первый кинулся на меня, у меня не было другого выхода! Ты вспомни, что Влад рассказал о твоем золоте милиции! Он не стоит твоего мизинца! Очнись, подумай, что ты делаешь!
Анна пригибала голову. Ее безумные глаза опустились до уровня прицельной планки.
— Три, — тихо произнесла она.
Я надеялся, что она все-таки не выстрелит, и в первое мгновение не понял, почему перед глазами вспыхнуло пламя, и меня откинуло на стену, словно я был вратарем и на лету поймал быстрый мяч. Крикнув, я схватился за плечо и сжал его изо всех сил. По руке, под рукавом, побежала теплая липкая струйка. Ковер подо мной стал покрываться красными каплями.
Не знаю, как долго я еще колебался. Каждая секунда могла стать последней в моей жизни. Опережая мысли, уподобляясь раненому зверю, я кинулся на Анну. Она вскрикнула, попыталась снова поднять револьвер, но не успела. Тяжестью тела я опрокинул ее на пол и схватил обеими руками за горло.
— Придушу! Придушу! — орал я, переполненный яростью.
Она махала рукой, норовя попасть тяжелым револьвером мне по голове. Несколько сильных оплеух пришлось по лицу. Она слабела подо мной, и оттого я становился более жестоким.
— Гадина!.. Ненавижу!.. — хрипела подо мной Анна.
Врешь!.. Ты любишь меня! Ты всегда любила только меня!
Всегда ненавидела! Господом Богом клянусь…
Я поймал ее руку, в которой она крепко сжимала «сентинел», за запястье и сдавил так, словно хотел выжать из лимона сок. Анна закричала и заплакала от боли и бессилия и в последнем отчаянном порыве попыталась направить ствол в меня. Грохнул выстрел. Я почувствовал, как по волосам на макушке прошла горячая волна. Свирепея от того, что мне никак не удается покончить с этой сумасшедшей бабой, я налег на ее руку всем своим весом, прижал к ковру и попытался разжать ее пальцы.
Анна закричала настолько пронзительно, что у меня заложило уши. В какое-то мгновение револьвер оказался между нами, и тотчас снова прогремел выстрел.
Анна сразу обмякла, сразу прекратила сопротивляться, как борец после сигнала судьи. Потрясенный страшной догадкой, я уперся руками в ковер и встал перед ней на колени.
Широко раскрытыми глазами она смотрела на меня так, словно я был прозрачный. Прекрасные золотистые волосы налипли на ее влажный лоб. Губы были крепко стиснуты, словно Анна хранила тайну под пытками. На ее голубом платье расползалось безобразное красное пятно — под грудью, чуть выше живота. Она все еще сжимала «сентинел», и ее палец лежал на спусковом крючке.
— Анна! — прошептал я.
У меня не хватало смелости приложить ухо к ее груди. Я оказался трусом.
— Анюта! Ты меня слышишь?
Я отшатнулся от нее, встал на ноги и, не в силах пошевелиться, долго стоял над двумя телами.
«Все, — подумал я. — Мы свое отыграли».
Шатаясь, как пьяный, я хотел отойти в дальний угол, лечь лицом на ковер, чтобы не видеть Влада и Анну, как со скрипом приоткрылась дверь, и в образовавшемся проеме показалось лисье лицо Цончика.
— Ну, блин, ты даешь, Вацура! — произнесен, посмотрев на трупы. Затем вошел в комнату, вытащил из кармана платок и, накинув его на револьвер, поднял еще теплое оружие,
— Выходи! — добавил он с порога. — Поговорим.
Я вышел вслед за Цончиком на балкон. Внизу журчал и щебетал зимний сад. Цвета морской волны попугайчик пролетел мимо моего лица, едва не задев мой нос крылом.
— Идем, идем! — поторопил меня Цончик, видя, что я задержался на балконе.
Мы спустились вниз. Под ветвью пальмы стоял белый пластиковый стол. На нем — зеленые ракеты бутылок шампанского, колба для льда и бокалы. За столом, откинувшись на спинку и закинув ногу за ногу, сидел вьетнамец. Увидев меня, он сузил глаза, натянуто улыбнулся и кивнул на стул: