Но Лолита молча смотрела на меня, и я не мог понять, с каким выражением. Есть у этих сучек такое выражение, что одновременно и согласие, и отказ. Нужно только угадать, что именно, или, точнее, какое чувство превалирует. Наверное, я не угадал, потому что на признание влюбленного матроса сказала леди «нет». Ну, наверное, не совсем нет, может быть, не сейчас, позднее, тогда, когда придет ВРЕМЯ, когда я уже больше не смогу ждать, когда я обессилю от поисков ее во времени и пространстве. Ничего я не понял, мудила старый. Или, наоборот, мудила молодой. Сколько мне лет? Двадцать два года? Или за шестьдесят?.. Какая разница. Как тогда ничего не понимал, так и сейчас ничего не могу спрогнозировать. Тайна сия велика есть. Но в тот момент взметнулась во мне кирная душа, как крылья альбатроса, и бросил я ее в бушующий простор. То есть вот еще секунду назад она была здесь, а секунду вперед ее уже нет. Растворилась, растаяла, распалась на мельчайшие частицы, слилась с гужующейся в воздухе моросью. А море бурное ревело и стонало...
– Заходи, геолог, в рубку, выпьем по маленькой, – кликнул меня капитан из рубки.
В рубке было тепло, похрапывал старший помощник. На часах двенадцать. Ночь. Я разбросал спирт по стаканам.
– Ну, с праздничком, – поднял стакан капитан.
– С каким праздником? – не понял я.
– С Днем сталинской конституции, – строго сказал проснувшийся старпом, пригладил лысину, выпил и сказал: – При нем такого бардака не было.
– Какого бардака? – уточнил я.
– А никакого и не было. Вот, к примеру, рази ж при нем в рейсе пили? Не пили.
– Конечно, – скептически гмыкнул капитан.
– Ну, пили, – неожиданно быстро согласился старпом. – Но втихаря. Чтобы капитан на меня не стукнул, а я на него. Держава была! – завершил он параллели между тем временем и этим.
А какое время сейчас, я с уверенностью сказать не могу, потому что время на Сахалине течет как-то уж чересчур самостоятельно, не вписываясь ни в какие научные рамки. Вот и пример подвалил. Выпили мы в двенадцать ночи, через секунду врезались в берег, а на часах было уже шесть утра. (Надо будет посоветоваться с Эйнштейном.)
Я двинулся прочь от берега, оставляя позади Атласово с его отсутствием золота и присутствием местных Лолит и их козлов, пережеванных матерью-Родиной где-то на материке и выплюнутых сюда, на край света, с надеждой возврата обратно, с надеждой, которой не суждено сбыться.
И катер с его душевной немногочисленной командой и моей Лолитой, поднятый могучей волной, остановившейся в нескольких сантиметрах от пяток моих сапог, взмыл на ее гребень и, как перепутавший направление серфингист, улетел назад в залив и исчез из моей жизни.
Я зашел в кафе под названием «Три сушеных дрозда» и попросил стакан чего-нибудь.
– Чего «чего-нибудь»? – спросила тоскующая буфетчица для поддержания разговора.
– А чего есть? – поддержал разговор я.
– «Алжирское» и есть, – продолжила она светскую беседу.
– Стало быть, сударыня рыбка, «Алжирское».
– Так бы сразу и сказали, сэр, – отвечала сударыня рыбка и склонилась в поклоне прямо в тарелку с морской капустой. Пришлось взять и капусту. А потом и еще стакан. И еще капусту...
Куда идти дальше? Надо каким-то образом вернуться в тот хитрый геологический барак, где в данный момент властвует и дерет грудастую девицу Хаванагила, а потом двигаться дальше. А куда – он знает... Вставало солнце цвета жидкого омлета.
Но вместо Лолиты у стола стоял Хаванагила.
– Нет, Михаил Федорович, так вы Лолиту не найдете. Если на каждом шагу будете пить чудовищно несоразмерно собственному весу.
– А золота там нет, – посчитал необходимым доложить я Хаванагиле.
– А с чего ему там быть, если ему там быть не с чего? – ответил Хаванагила. – Оно нас не интересует... – И он провел рукой перед моими глазами...
Глава 7
Вставьте в нижеприведенный текст недостающие, по вашему мнению, слова.