Способность мыслить, которая не до конца была уничтожена, отчаянно пыталась найти неповрежденное место и остановить процесс саморазрушения. Обрывки виденных картинок пытались достучаться до сознания, и Глеб безразлично позволил им быть. Сейчас он вспомнил шаблонное действие из кинофильмов — швырять телефон о стену или о пол, получив травмирующую информацию. Вспомнил лица актеров, искаженные гневом, яростью, и понял, что этого желания у него просто нет. Нет эмоций. Просто пустота. Просто небытие.
Он бессильно опустился на пол, опершись спиной о шкаф, и вперил взгляд в пространство.
Харитон, испугавшись вида хозяина, осторожно сполз с кресла. Боком, словно опасаясь, приблизился к Глебу, лег на пол, положив голову на лапы и максимально громко, насколько позволяло еще не выздоровевшее кошачье горло, жалобно мяукнул. Как мог, он выразил готовность разделить его боль.
Несокрушимый Штольцев, выходивший из воды сухим и сумевший выбраться из множества передряг с минимальными потерями, сейчас был просто раздавлен одной короткой смс-кой. Он не хотел ничего анализировать, размышлять о том, как попал в болезненную, даже патологическую зависимость от чувств и эмоций. Он просто сидел и позволял самым диковинным мыслям, как в калейдоскопе, сменять друг друга. Пришло в голову сравнение с Летучим Голландцем — корабль мертвецов, никем и ничем не управляемый. Таким кораблем он себя сейчас и ощущал — человек без души, тело без желания жить.
Трудно сказать, сколько просидели рядом друг с другом кот и человек, но животное первым осознало, что пол — не лучшее место для времяпровождения.
Осторожно он еще ближе подполз к мужчине и несколько раз искренне лизнул его руку.
Тут только, казалось, Штольцев заметил его. Он убрал руку.
— Перестань. Аня не приедет, — бесцветным голосом сказал он. — Все было ошибкой. Все. Я ей не нужен. Ты ей не нужен. Понимаешь, не… ну — жен…
Харитон был умным котом. И хотя человечьему языку не был обучен, но причинно-следственные связи прекрасно мог устанавливать. Он знал, что многие люди таскают с собой такие плоские штучки, (называют телефоном) и разговаривают с ними, а из них еще доносятся голоса. И что самое интересное — эти самые штучки еще и капризные — иногда не хотят разговаривать, и тогда люди злятся, нервничают… Смешные! В порядке вещей, когда дети разговаривают с игрушками. А тут взрослые! И еще такое значение им придают. Вон Глеб Платоныч даже не разговаривал, а просто ждал, когда засветится его телефон и становился сразу таким счастливым, каким он выглядел только с Аней. И сейчас ринулся к нему с блаженным, чуть ли не придурковатым видом, и вдруг весь изменился в лице, осел на пол, будто его под дых ударили. Стало понятно, что это связано с Аней.
Харитон почувствовал, что опять наступают трудные времена. Слова, сказанные таким чужим голосом и адресованные ему, убранная рука в ответ на его ласку, несомненно, могли означать одно: он больше не нужен. И от бесславной смерти на помойке его отделяет не так уж много. Осталось только Глебу Платонычу встать и, открыв дверь, вышвырнуть его за шкирку за порог.
С тоской он оглядел квартиру, к миске решил уже не подходить, чтоб не травить душу, и мужественно, не дожидаясь грубого пинка, с печально опущенным хвостом пошел к входной двери, пытаясь сморгнуть накатившиеся горькие слезы.
Штольцев, как ни поглощен был собственной болью, с удивлением проводил взглядом кота. Тот, миновав свое кресло, направился в коридор.
Глеб поднялся и отправился следом. Кот, сидевший у двери, подняв на него скорбный взгляд, будто говорил: «Ну, давай, не тяни».
«Не умер», — подумал Штольцев, потому что при виде этого покорного безграничного отчаяния, застывшего на сморщенной мордочке, у него сжалось сердце и в груди потеплело, словно солнечный лучик осветил беспросветную тьму.
— Ты, что, решил, что я тебя выгоню? — Глеб укоризненно посмотрел на собрата по несчастью и впервые, не по необходимости, а в приливе нежности, взял на руки упругую, горячую тушку.
— Пошли брат. Жизнь продолжается. И сказке в ней не место.
Понимая, что сегодня уснуть не удастся, он занял кресло Харитона, а его самого оставил у себя на коленях, чем, надо сказать, немало шокировал кота.
Глеб подсознательно чувствовал, что есть что-то, что не может пробиться через пелену боли и что оно очень важное. Но крушение всех надежд — это тяжелое испытание. И очень редко кому удается в такие моменты сохранить ясную голову и способность логически мыслить. Поэтому сейчас он старательно гнал от себя мысли об Анне, пытаясь в уме рассчитать очередные премиальные сотрудникам, потом переключаясь на незавершенные дела, скопившиеся в конторе. Подумал о предстоящем неприятно-необходимом разговоре с Ниной.