Прижав к себе горячую тушку, он едва не расцеловал умную мордашку.
— Все, брат, пора спать! — Глеб опустил кота на кресло, а сам, заведя будильник, рухнул на кровать.
Переживания последних дней как рукой сняло. Чего он себе напридумывал?! Вот же она! Аня! Счастье разлилось маленькими светлячками, озаряя все вокруг. Она здесь. Встала раньше него, наверно, сварила кофе, насыщенный аромат которого делал утро настоящим утром. И сейчас стоит у открытого окна. Глеб всматривается, глотает слюну и едва не теряет рассудок — она обнажена. Хочется осторожно, по-индейски, подкрасться, неожиданно, как охотник, схватить ее в объятья, зацеловать всю. Впиваться до боли в ее податливые губы, опять завоевывая ее, безумно ласкать…
Он встает и, предвкушая и мучительно оттягивая миг блаженства, мягко ступает по полу. Не получится застать врасплох — сердце бьется слишком гулко и часто! Слишком громко. Но чудо! Не обернулась! Лишь почувствовав изголодавшиеся, горячие руки на своей груди, она вздрогнула, изогнулась.
— Глеб! — нежнейшая музыка ее голоса. И…она впервые назвала его по имени. Волосы забраны в высокий хвост, трогательно открытая шея. Его губы исследуют каждый сантиметр. Все. Невозможно терпеть. Схватить на руки, на кровать и залюбить до изнеможения. Заставить просить прощения за долгое отсутствие. Заставить пообещать, что никогда не покинет его. А потом невозможная нежность. Легкие поцелуи и прикосновения. Моя девочка! Моя единственная! Все слова для тебя. Все для тебя..
Рука еще раз пробегает по беззащитной спине. Он вздрагивает. Кожу девушки изнутри будто разрывают тупые толстые иглы. Их становится все больше. Глеб в ужасе пытается сгладить их, как — то остановить их рост. Но только провоцирует активность. Иглы на глазах вырастают и превращаются в черные перья. Вот уже ими покрыта вся спина, руки превращаются в крылья. Девушка выскальзывает из кольца объятий и становится черным лебедем. Один взмах — и она взлетает, оставив в его руках лишь несколько угольных перьев…
— Глеб! Я люблю тебя! Спаси меня!!! — прощальный крик теряется в реве налетевшего урагана……
— Аня!!! Постой!!! Не улетай! Даже будь лебедем, я тебя и такую безумно люблю!!! — Глеб кричал изо всех сил. Но ураган был так силен, что он сам даже не слышал своего голоса. Всматриваясь вдаль, пытался понять, куда улетела его любимая девушка, но черные крылья растворились в черных тучах, и свирепый порыв бури, несмотря на его отчаянное сопротивление, отшвырнул его от окна и бросил на кровать.
От бессильного отчаяния, от безуспешных попыток бороться со стихией Глеб едва мог дышать. Сердце безумно колотилось, грозя разорвать грудную клетку. Он словно лишился способности видеть и что-либо понимать. Вокруг только чернота и вой ветра. Вдруг он почувствовал нежное прикосновение к лицу. Анино крыло! Она вернулась! Он ее все равно расколдует! Радость захлестнула, усмирила наполовину биение сердца. Облегченно улыбнувшись, он открыл глаза и замер.
Очевидно, своего крика он не слышал, но каким — то наитием его почувствовал Харитон. И сейчас он аккуратно трогал его лицо лапкой, старательно убрав коготки.
Глеб сел на кровати.
— Аня здесь была, — сон настолько был реалистичен, что мужчина не сразу заметил свой крепко сжатый кулак, — он полагал, что в нем перья.
Придя в себя, Штольцев растерянно посмотрел на кота.
— Что, я испугал тебя, котейка?! Вижу, испугал, — он сам испугался своего сна. Ощущение беды не проходило. Прагматик, реалист, материалист, не верящий в сглаз, порчу, привидений, ведьм и прочие суеверия, он, тем не менее, был убежден в существовании какой-то неведомой, неподвластной человеку силы. Именно она вступает в игру и помогает, когда шансы на удачу — один к ста. Именно она приходит на помощь, когда кажется, что все потеряно, когда замшелые атеисты едва слышно шепчут: «Господи, помоги!» Во всяком случае, с ним так было. И эта сила дает подсказки. Указывает верный путь, спрятанный среди десятков ложных. Профессиональная чуйка, интуиция — это умение услышать этот голос Вышней силы. И как его ни назови, но с ним Штольцев предпочитал считаться.
Бывало, он разваливал дело с идеально пришитыми друг к другу уликами и начинал с нуля только лишь из-за фантома Станиславского «Не верю!!!»