Пепельница уже представляла собой миниатюрный Везувий, дымящийся и напоминающий о перманентной угрозе «взрыва». А взорваться могли легкие, еще недавно молившие о тоненькой струйке дыма, а сейчас обессиленные переизбытком никотина. В шаге от изнеможения находился и мозг.
Утомленно откинувшись в кресле, Глеб ненадолго закрыл глаза, пытаясь расслабиться и найти решение. Однако напряжение с лица не ушло. Лоб, прочерченный глубокой складкой, отражал непрекращающуюся работу мысли. Что-то было на поверхности. Близко. Но как лебедь из сна, ускользало от сознания.
Вдруг резкий порыв ветра распахнул окно. Черный лебедь, сложив крылья, опустился на середину комнаты. «Аня!», — силился закричать он, однако снова не услышал своего голоса. Рванулся, чтобы схватить, удержать. Однако не смог даже пошевелиться. Тело словно налилось свинцом, а сердце сбилось с ритма и словно ждало команды остановиться, если девушка снова улетит. Однако лебедь остался на месте. Черные перья облетели, словно последние листья с дерева, и гордая, великолепная в своей трагичности птица превратилась в его любимую девушку. Она мягко подошла к Глебу, опустилась на пол возле его ног и положила голову ему на колени. Девушка словно искала защиты у него, но при этом не выглядела испуганной. Одной рукой она нежно гладила его по бедру, будто не догадываясь, что сейчас мужчина пытается осмыслить ситуацию, а ее прикосновения вызывают прилив крови не к мозгу, что необходимо для его деятельности, а совсем к другому месту.
Глеб, как зачарованный, не мог пошевелить и пальцем. Хотя его изголодавшиеся руки хотели жадно притянуть, прижать к себе свое сокровище, нырнуть в шелковый водопад волос, струившийся по плечам.
«Аня!» — думал он, что воскликнул, однако из пересохшего горла вылетело лишь какое-то карканье. Болезненный страх начал пульсировать в артериях, сжимая их, заполняя сознание. «Ты больше не улетишь?» — мольба светилась в его глазах.
Однако девушка грустно покачала головой.
— Я улечу. Но ты меня найдешь!
Она легко поднялась, подарила ему невесомый, как взмах крыла бабочки, поцелуй и пошла к окну.
Обездвиженный неведомой силой Глеб готов был жизнь отдать, лишь бы сейчас иметь возможность вскочить и удержать ее.
— Евгений и Евгения. Александр и Александра. Валентин и Валентина, — прощаясь, прошептала она. И взмахнув руками, снова превратилась в птицу.
Глеб вздрогнул и открыл глаза. Потер рукой лоб, покрывшийся потом за несколько минут, выпавших из-под контроля разума. Сон был невероятно ярким. Ему казалось, что бедро до сих пор хранит тепло руки Анны, что он чувствует запах ее волос. А вот то, что его тело горело желанием обладать любимой девушкой — так это точно не казалось. Он перевел дух, иррационально злясь на себя за то, что даже во сне не смог ни поцеловать, ни обнять ее. Однако длилось это недолго. Тревога, как злостный сорняк, снова заколосилась буйным цветом в душе, вытеснив нежные ростки мечтательной чувственности.
Штольцев попытался сконцентрироваться. Валентин и Валентина. Евгений и Евгения! Он повторял эти пары имен в разной последовательности, затем пытался перемешать — Александр и Валентина. К разгадке никак не приближало, но он был уверен, что дело именно в именах.
Тогда он снова закрыл глаза и попытался вернуть все ощущения.
….О, Господи! Вот вроде мозги и не одалживал никому, а такое чувство, что они где-то были в другом месте. Анечка! Спасибо, родная!!!
— Антон, — потревожил он задремавшего соратника.
— Да, — смущенно пробормотал тот, делая вид, что тоже старательно думал.
— Я знаю, где Анна. Нам нужно вытрясти душу из Альберто Росси, владельца клиники неврозов. Я уверен, что есть «Альбертина» — дочернее предприятие, так сказать. Возможно, выглядит просто как частная вилла.
Надежда, только что блеснувшая эфемерным лучиком, становилась все более мощным потоком света, сулившего благоприятный исход.
Настроив навигатор на нужное место, через час они уже припарковались возле клиники.
— Откройте, полиция. Нам необходимо встретиться с синьором Росси, — понимая всю степень ответственности, почти сурово потребовал Скоробини.
В ответ послышалась эмоционально окрашенная тирада, выражавшая возмущение участившимися визитами полиции и сопровождавшаяся упоминанием всем известной итальянской мамы, которая всегда у них миа.