Холт Виктория
Черный лебедь
УБИЙСТВО НА УЛИЦЕ
Письмо прибыло, когда мы с мачехой сидели за завтраком. Бриггс, наш дворецкий, принес его с обычными церемониями Оно лежало на сверкающем серебряном подносе, в который мы с Белиндой любили некогда смотреться, наблюдая за своими гротескно искаженными лицами и покатываясь при этом от хохота Моя мачеха взволнованно взглянула на письмо. Она вообще была очень нервной женщиной. Я всегда считала, что это вызвано ее совместной жизнью с моим отцом, который мог испугать кого угодно. Я прекрасно понимала ее чувства, хотя мои взаимоотношения с ним сложились совсем не так, как у всех остальных людей.
Некоторое время письмо лежало на столе невскрытым, и я выжидающе поглядывала на него.
Селеста, моя мачеха, испуганно посмотрела на меня и сказала — Оно из Австралии.
Я это понимала.
— Похоже на почерк Ли.
Это я тоже видела.
— Просто не знаю…
Какие воспоминания сразу же ожили во мне!
Я отчетливо припомнила милую, спокойную Ли, нашу добрую нянюшку, которая была всегда так нежна и внимательна ко мне, чужой в этом доме, поскольку все — кроме Ли — считали меня именно таковой, несмотря на очевидность того, что для Ли я всегда была на втором месте после Белинды. С чувствами к своему родному ребенку она, разумеется, ничего не могла поделать, и, когда открылась правда, все сразу прояснилось.
И вот теперь, вполне вероятно, Белинда возвратится сюда. Любопытно, какой она стала? Возраст ее я знала точно, поскольку родились мы в один и тот же день. Вскоре нам обеим должно исполниться по семнадцать лет. Со времени нашей последней встречи я очень изменилась. А Белинда, проведя все эти годы в австралийском городке золотоискателей? Почему-то я была уверена: какой бы образ жизни она там ни вела, она осталась той же самой прежней Белиндой.
Все утро меня занимали мысли об этом.
Вообще наша история была странной, и в нее трудно было бы поверить, не зная людей, замешанных в ней.
В центре всех событий стояла хитроумная корнуоллская акушерка, первой встретившая Белинду и меня в этом мире. У миссис Полгенни, правоверной религиозной фанатички, была дочь Ли, и эта самая Ли, работавшая в семье французских эмигрантов, к которой принадлежали Селеста и ее брат Жан-Паскаль, вдруг забеременела… Как позже выяснилось, от Жан-Паскаля. Понятно, что миссис Полгенни была в ужасе: это после всех-то проповедей, которыми она пичкала округу, с ее дочерью случилось такое!.. И тут ей в голову пришла одна идея. По соседству с ними жила полупомешанная женщина, Дженни Стаббс, у которой когда-то умер ребенок, и после этого Дженни время от времени начинало казаться, что вот-вот у нее вновь появится ребенок. Миссис Полгенни решила привести Дженни в свой дом во время родов Ли и, когда Ли родит, убедить Дженни в том; что это ее ребенок.
Нужно сказать, обстоятельства складывались для нее благоприятно. Действительно, на первый взгляд подобный план было бы невозможно выполнить, да ей и не пришло бы в голову сделать так, если бы не некоторые сопутствующие моменты.
Именно в это время моя мать должна была произвести меня на свет в Кадоре, самом крупном имении во всей округе, и, само собой разумеется, миссис Полгенни предстояло выполнять обязанности акушерки.
Моя мать умерла при родах, и, поскольку считали, что я тоже не выживу, миссис Полгенни решила подбросить меня Дженни, чтобы ребенок Ли занял мое место в Кадоре. Таким образом перед дочерью Ли открывались бы небывалые возможности.
Первая часть плана удалась полностью, и Ли, желая оставаться рядом со своим ребенком, стала няней Белинды, в то время как я провела первые годы жизни в доме Дженни Стаббс.
Потом на сцене появилась моя сестра Ребекка.
Ребекка всегда питала ко мне самые искренние чувства. Она любила говорить, что в этом ее направляла наша покойная мать. Не знаю, как там было на самом деле, но между нами образовались тесные узы, и казалось, будто само провидение заботилось обо мне, потому что после смерти Дженни Ребекка настояла на том, чтобы меня взяли в детскую имения Кадор и воспитывали там. Обстоятельства смерти Дженни, настойчивость Ребекки и великодушие ее семьи сделали это возможным.
Ребекка постоянно ведет дневник, как и многие женщины в нашем роду. Такая уж сложилась традиция. Ребекка сказала, что, когда я стану постарше, она даст мне прочитать ее дневник, и многое станет для меня гораздо ясней.
Приехав к нам, Том Марнер захотел жениться на Ли и забрать ее в Австралию, но так как она не хотела разлучаться со своей дочерью Белиндой, ей пришлось сознаться во всем совершенном.
Ну и шум же поднялся! Особенно эти перемены коснулись моего отца и меня. Именно с того момента взаимоотношения между нами резко изменились.
У меня сложилось впечатление, что он хотел как-то возместить мне все те годы, когда он не знал, что является моим отцом.
Мы стали совершенно необходимы друг другу.
Селеста никогда не проявляла никакой ревности по отношению ко мне и безропотно приняла то, что привязанность отца ко мне превосходит его чувства к ней.
Когда-то он любил мою мать страстно и самозабвенно, и, хотя она уже давно умерла, он так и не сумел оправиться от этой потери. Никто не мог заменить ему Анжелет. В течение многих лет единственным человеком, который хоть чем-то компенсировал ему эту потерю, была я. Вероятно, потому, что я была ее частицей, их общей дочерью.
Его чувства к моей единоутробной сестре Ребекке в свое время претерпели изменения к лучшему, но, по-моему, он никогда не забывал о том, что она была только дочерью моей матери, но не его дочерью.
Воспоминания о первом браке моей матери тоже не радовали его. Короче говоря, все свои добрые чувства он изливал на меня.
Отец был сильным человеком, с примечательной внешностью; весь его вид говорил о властности. Честолюбие было движущей силой его жизни. В его характере присутствовали некоторая безжалостность и одновременно безрассудность, временами приводившая к весьма опасным ситуациям. У таких людей жизнь редко обходится без какого-нибудь крупного скандала.
Иногда я задумывалась: если бы была жива моя мать, сумела бы она как-нибудь смягчить эту сторону его натуры?
Она была его второй женой, а он — ее вторым мужем.
Хотя они знали друг друга с детства, обстоятельства не позволяли им соединиться, а когда они, наконец, поженились, их совместная жизнь была идиллической, но недолгой. Отец всегда глубоко сожалел о потерянных годах и о том, что им так мало удалось прожить вместе.
В свой первый брак он вступил ради золотого рудника; на моей матери он женился по любви; а вот что с Селестой? Я думаю, отец тщетно пытался найти в ней утешение, найти человека, который смог бы позаботиться о нем, сгладить боль от потери. Бедная Селеста! Это ей не удалось. Не думаю, что ее утешило бы сознание того, что с этой задачей не удалось бы справиться вообще никому.
Но, поскольку он обрел дочь, поскольку, как рассказал он мне потом, он всегда чувствовал ко мне симпатию, даже когда считал меня бездомным ребенком, приведенным в его семью благодаря эксцентричной прихоти Ребекки, он, в конце концов, решил, что я могу частично заменить ему мою мать; а меня привлекал и завораживал этот могучий мужчина с грустными глазами, и тот факт, что он оказался моим отцом, никогда не переставал удивлять меня, поэтому я была более чем готова играть свою роль. Вот таким образом между нами возникли столь тесные узы.
Однажды отец сказал мне:
— Я рад, что моим ребенком оказалась ты. Я никогда не смог бы принять Белинду как своего ребенка.
Поначалу я объяснял себе это тем, что считал ее появление на свет причиной смерти ее матери; но дело было не в том, потому что к тебе я испытываю совершенно иные чувства. Мне кажется, что твоя мать подарила тебя мне… в утешение.
После отъезда Белинды мне стало очень не хватать ее. Она была неотъемлемой частью моей жизни, и, хотя порой с нею бывало нелегко, я скучала по ней.