Анна растерялась, она не ожидала такой реакции. Хотя ведь он не видел такого никогда. Перематывая бинтом ее ногу, он же не снимал носок…
- Не испанский. Американский, - грустно пошутила она.- Американские пуанты считаются самыми лучшими. Да, и зрелище не для слабонервных.
Яков не мог оторвать ошеломленный взор от ног Анны. Щемящее чувство нежности и сострадания переполняло его, как ему казалось бесстрастное и закаленное, сердце. Теперь было понятно, откуда такая стальная выдержка, адское терпение и сдержанность в эмоциях, которую он сначала приписал нежеланию снисходить до обслуги. Он знал, что балет –это мясорубка, которая калечит тело, награждая букетом хронических болезней, что свободного времени у них нет, личную жизнь устроить невозможно, разве если только найти пару среди коллег. Одно дело общие знания, но то, что он видел воочию, его потрясло. Вот плата за возможность блистать на сцене, заставлять зрителей, затаив дыхание, уноситься в мир красоты, мир волшебства.
Но … Зрители ушли, пребывая некоторое время в эйфории. Затем вернулись к рутине, к быту. И забыли о празднике. А эти феи трудятся, конечно, принято говорить - не покладая рук, но здесь уместней – не покладая ног, изнуряя себя многочасовыми тренировками, ограничениями во всем. Конечно, каждый делает свой выбор, идет к своей цели. Но почему-то ему безумно было жалко именно вот эту воздушную фею. Он не мог оторвать руку, словно она могла как-то сгладить, исцелить эти жуткие шишки.
- Ну зачем все это? – произнес он растерянно. – К чему эти жертвы, самоистязание? Женщина создана для любви, а не для того, чтобы гробить себя!
Анна молчала. Она была потрясена не меньше Якова. С трех лет она не помнила другой жизни, кроме той, которая у нее сейчас. Ее никто не спрашивал, отводили в студию и все. И она искренне была убеждена, что так нужно, что по-другому не бывает.
А сейчас этот мужчина одним вопросом поставил под сомнение необходимость такого образа жизни. Но это все на уровне мыслей, анализа. А то, что он гладил ее ноги, не отворачиваясь брезгливо, вызвало в ней такую душевную бурю, о возможности которой она и не подозревала.
Кирилл никогда не задавал ей такого вопроса. Он никогда не прикасался к ее пальцам. Она сама их прятала, даже на пляже сидя в легких кружевных балетках. Она понимала, что ее ноги – не совсем эстетичное зрелище. И что для Кирилла они все равно, что изуродованные подагрой старческие конечности.
Впервые за много лет она почувствовала себя слабой, беззащитной и уязвимой. Жалость к себе, словно коварный враг, нашедший лазейку в многометровой крепостной стене, ворвалась в ее душу, грозя разрушить все.
Впервые за много лет ей нестерпимо захотелось плакать. И ясно понимая, что это го делать никак нельзя, она закусила губу, подняла глаза кверху, безуспешно пытаясь остановить уже рвущийся поток. Несколько горячих –, горючих слезинок она не удержала. И они упали на лицо Якова.
Погруженный в переживания, он не сразу понял, что это такое. Взглянул на небо – там ни облачка, перевел взгляд на Анну и … совсем забыл, что эта девушка – его работа, что он профессионал. Есть вещи, сопротивляться которым бессмысленно. Или они разорвут душу в клочья.
Он медленно поднялся и обнял Анну, одной рукой успокаивающе гладя по спине, другой бережно прижимая ее голову к своей груди.
Не сделать этого он не мог. Нестерпимое желание обнимать, защищая эту девушку, пульсировало в каждой клеточке его тела, обжигая и вознося на вершину блаженства. Никогда в жизни простые объятия не доставляли ему такого наслаждения. И скорей всего потому, что оно состояло из двух равнозначных частей – физической и духовной.
Анна ему безумно нравилась, Штольцев сейчас понял это со всей пугающей очевидностью. И слово «нравилось» скорей можно назвать эвфемизмом; оно, будто простая тряпка, прикрывающая произведение искусства, опасливо прятало другое понятие. То понятие, которое он боялся озвучить даже в мыслях. Абстрактно да, но только не по отношению к этой девочке. Хотя в отношении Анны вообще ничего нельзя было сказать определенно. То Несмеяна, которая язвила под стать ему, растерявшему радость жизни прагматику, то солдат Джейн со смертельным ударом ноги(тут уж она сама сравнила свою конечность с кенгуриной), то воспитанная вежливая барышня. А сейчас – просто взрыв эмоций (причем его) и фейерверк слез(ее). Но как бы то ни было, Яков чувствовал, что стоит на краю пропасти. Один неверный шаг – и его душа, прикрытая защитным панцирем скептицизма и рационализма, разобьется об острые камни запретной страсти.