Выбрать главу

Она легко вспорхнула с антикварной позолоченной кушетки и, шлепая босыми пятками по теплому гранитному полу, подошла к стоящему в углу огромному зеркалу в литой бронзовой раме. Шелковый полупрозрачный халатик скользнул с плеч и с шелестом опадающей листвы, обнажающей голые сучковатые ветви деревьев, упал к ее ногам.

Не то чтобы было чем особенно гордиться, но неплохо для этого сорокапятилетнего тела. В былые годы, точнее сказать, в былые эпохи где-нибудь на невольничьем рынке Северной Америки ей бы не дали и тридцати. Длинные упругие черные волосы, скрывающие высокий лоб, узкое тонкое лицо, чуть тронутое косметикой, плотно сжатые губы, прекрасная высокая грудь с небольшими розовыми сосками, узкие бедра, покрытый легким темным пушком лобок, длинные прямые ноги… Все это добро, возможно, послужит ей еще не один год, в конце концов не факт, что сразу родится девочка. В прошлой жизни пришлось рожать три раза, прежде чем удалось достичь нужного результата. Правда, никакого удовольствия от секса тогда она не испытывала. А сегодня все должно было сложиться по-другому, она это знала, чувствовала, помнила. Подняла и резко встряхнула серебряный колокольчик. Мелодичный звук, активирующий внутреннюю циркулярную связь во дворце, звенящим перекатом наполнил смотровую залу.

– Стацин! Свежих фруктов и бокал воды…

Вагнер оделся в чистое белье, еще пахнущее озоном клинингового реактора. Старый немой монах со сморщенным, словно прошлогодний клубень картофеля, лицом, который встретил его возле входа в храм богини и с тех пор неотступно следовал за ним по пятам, жестом пригласил пройти из душа в следующее помещение храма. Он передал гостю прозрачный бокал с водой, и Вагнер сделал несколько глотков. Вкус у напитка был терпкий, чуть кисловатый и прекрасно утолял жажду. Старик, махнув рукой на барельеф с изображением юной красавицы, окутанной воздушным покрывалом из облаков, протягивающей посетителю белоснежную руку, дал понять, что настало время молитвы. После чего «картофельный клубень» шаркающей походкой скрылся за огромной двустворчатой дверью, все полотно которой было покрыто фресками сцен из жизни бессмертных.

Стацин вот уже более ста лет бессменно занимал пост Тени богини. Как и когда он лишился языка, знала, наверное, только она сама, поскольку древнее этого сморщенного старика во дворце не было никого. Сея родила его пять поколений назад, он был первым ребенком ее тогдашнего тела и, как многие ее дети мужского пола, стал монахом, а со временем занял свое место среди посвященных. Оставив претендента в молельне, он сноровисто прошуршал в покои матери (с одной стороны) или, может быть, пра- (несколько раз) праправнучки (с другой) и поспешил выполнить ее распоряжение. Если кого-то в Ордене и можно было назвать посвященным в самой полной мере, так это его. Потому что такое количество родов, которые он принял на своем веку, не привидится даже опытному акушеру. Сколько ему было лет? Может, сто семьдесят, может, сто восемьдесят… По крайней мере, никому и никогда не приходило в голову спрашивать его об этом. Сам он родился в смутные времена Конкисты, когда Алые Князья перли на человечество, как голодный крот на запах тухлятины. Но, может, этот факт и сыграл в его судьбе роковую роль, определив на тот пост, который он занимал уже столь долго. Ведь тогда никакого Ордена не существовало и в помине…

– Все готово? Он выпил настой?

Сея, стараясь не запутаться в подоле длинной ритуальной накидки, вскарабкалась на трон, венчающий собой мягкое, пружинящее под ногами огромное ложе, усыпанное свежими лепестками цветов. Стацин коротко кивнул, вытащил из кармана допотопный инфракрасный пульт и нажал на кнопку. Где-то под сводами зала зазвучала тихая музыка, больше напоминающая обычные лесные звуки – смешение шелеста листвы, щебетания птиц и тихого журчания лесного ручья.

– Ну, запускай!

Двустворчатые двери, ведущие в центральный зал храма, распахнулись перед продолжавшим стоять на коленях Вагнером. Он поднялся и, уверенно преодолев длинный коридор, вошел в зал. Размеры помещения поражали. Монахи Ордена не привыкли к столь грандиозным и вычурно украшенным сооружениям, всю свою сознательную жизнь стремясь к рациональной простоте, но жилище богини не могло выглядеть иначе. Золото, дорогие меха и массивные скульптуры заполняли огромный купольный зал. Макушка купола была прикрыта не то силовым полем, не то прозрачным стеклом, на таком расстоянии было не разобрать, и оттуда по всему залу разливались теплые, ласковые лучи полуденного светила. В самом центре этого великолепия на нелепом монументальном троне, вырезанном из монолитного куска желтого в розовых прожилках мрамора, восседала обмотанная какой-то воздушной тканью женщина. Она несколько минут пристально смотрела на вошедшего монаха, остановившегося на почтительном расстоянии, потом вытянула вперед тонкую руку, почти так же, как на фреске в молельной комнате, и поманила мужчину к себе.