Он усмехнулся, как будто я пошутил.
– Вот как?
– Эзекиль, мне его не убить. Я пытался, прилагая все силы до последней йоты. Я не могу этого сделать.
Абаддон встретился со мной взглядом.
– Он сильнее тебя?
– Нет, – лгать не было нужды. – Нет, не сильнее. Я бы почувствовал и признался, будь это так.
Я замолк, будучи не в силах объясниться таким образом, который удовлетворил бы нас обоих.
– Ты вернулся ко мне, провалив задание, которое, как ты меня заверял с таким пылом, было обречено на успех. Хайон, я тебе советую не ограничиваться сбивчивыми полу-ответами сквозь зубы.
– Я не могу его убить, – повторил я. – Когда я пытаюсь это сделать, он отбрасывает меня. Это как бороться с приливом, не имея ничего, кроме громких слов. Как бы я ни скрывался, он чувствует мое присутствие. Как бы я его ни атаковал – незаметно, медленно, быстро, подло – он сводит мои усилия на нет.
– Значит он сильнее тебя, – Абаддон покачал головой. – Эх, тизканцы. Когда же вы усвоите, что не позорно признавать, что другие могут знать больше вас или обладать большей силой?
Чувствуя, как во мне полыхнул гнев, я осмелился шагнуть вперед:
– Дело не в силе. Будь это так, Эзекиль, мы бы с ним сражались. Сошлись бы в состязании, где каждый стремится одолеть другого. Здесь большее. Он смеется над моими усилиями. Отшвыривает меня, как ты сбрасываешь плащ. У меня нет ответов, брат. Я никогда прежде подобного не чувствовал.
Я наблюдал, как он отвернулся и зашагал прочь от меня под звук неторопливого оркестра сервоприводов. Когда-то этот зал служил обсерваторией. Местом, не предназначенным для войны, насколько такое вообще допускается на флагмане Легионес Астартес. Посреди комнаты стоял гололитический стол, поврежденный в былых боях, но все еще работающий. Свободной рукой Абаддон включил приготовленную серию изображений. Он вызывал гололиты всех кораблей, принесших присягу нашему делу: не только малый флот вокруг «Мстительного духа», а все, что Абаддон мог назвать своим.
Я смотрел на визуальный перечень, разворачивающийся передо мной в мерцающем свете. Это был не просто флот. Это была армада Легиона. Мы уже зашли так далеко, однако нам еще предстояло пройти столько же. Подозреваю, что наблюдение за подобными показателями прогресса успокаивали Абаддона. Меня же устраивало, что он отвлекся на нечто иное, отводящее его злость от меня, пусть даже этому вялому и пустому раздражению было далеко до ожидавшейся мною разочарованной ярости.
– Ты должен попытаться снова. Больше ни у кого из военачальников нет столько нашей крови на руках, как у этого пса с Барбаруса. Даравек должен умереть.
– Как прикажете, повелитель.
Моя сдержанная реакция вызвала у него смех, и я с радостью увидел, как на поверхность проступил хотя бы отблеск его прежней харизмы. Однако он то ли почувствовал, о чем я думаю, то ли мастерски научился это угадывать – улыбка быстро пропала.
– Ты так на меня смотришь, словно я могу разлететься на куски. Хайон, хватит бесполезных опасений.
Наконец-то он об этом заговорил. Я не собирался упускать такую возможность:
– Ты выглядишь усталым сверх всякой меры. Почему ты не позволяешь мне тебе помочь?
– Помочь мне? – веселье в его глазах омрачилось еще сильнее. – Я посылаю тебя туда, где ты нужен, чтобы сделать то, что необходимо сделать. Ты мой клинок, брат, а не нянька.
– Все в Эзекарионе видят, что с тобой что-то не так, но только я вижу, насколько глубоко это пустило корни. Тебя что-то терзает – нечто такое, что я практически вижу и слышу сам, пусть даже оно прячется в ветрах варпа. Оно становится сильнее, и его бремя тяжелее давит на тебя.
В тот момент он понял, что я не намерен отступиться, как делал все предыдущие разы. Возможно, я бы согласился довериться ему и воздержаться от углубления в проблему, не выгляди он таким подточенным и исхудавшим со времени моего прошлого возвращения.
– Это присутствие, – медленно произнес он, и вдруг показалось, будто он голоден. Даже умирает от голода. – Этот голос, который ты чувствуешь… ты отследил его до источника?
– Я пытался, – сознался я. – Больше тысячи раз. Ничего. Никакого источника.
– Хайон, – его голос зазвучал, словно рык, низкое дыхание, угрожающее урчание. Этот звук больше подошел бы не человеческому рту, а пасти зверя. – Ты превышаешь свои полномочия.
Эзекиль Абаддон – превосходный солдат, и воплощает собой все качества, необходимые военачальнику, дабы преуспеть в Империи Ока, однако и он не лишен недостатков. Имея с ним дело, надлежит постоянно быть осторожным. Тот гнев, что делает его несравненным воином, все время бурлит у него под кожей и всегда готов взорваться. И в ту ночь его запас терпения в отношении меня был весьма скудным.
– Я ничего не превышаю, – отозвался я. – Говорить тебе правду – мой долг, Эзекиль. Так же, как когда-то Морниваль давал советы Гору Луперкалю.
Упоминание неофициального и гротескно неэффективного совета его отца-примарха вызвало у него презрительную улыбку.
– Морниваль не справился. Я это знаю лучше, чем кто бы то ни было, ведь я в него входил.
– Не справился, – согласился я. – И ты там был. Но я не намерен позволить одним и тем же ошибкам произойти дважды. Эзекиль, тогда ты был в неведении, и твоя роль состояла в том, чтобы советовать заблуждающемуся глупцу. Мы очень далеко ушли от тех, кем были в ту эпоху идиотского оптимизма. Что тебя преследует, брат? Что гложет твой дух и разум?
Я думал, будто одолел его. Он предупреждал меня не настаивать, но я верил, что мудрость и искренность моих слов, наконец, преодолеет броню его скрытности.
– Хайон, ты ведь не склонен к дерзости. Она тебе не свойственна. Нарушение субординации не у тебя в крови, тебя надо к нему подталкивать. Так почему ты упорствуешь в этом?
– Я знаю, что чувствую.
Я снова увидел проблеск раздражения в уголках его глаз.
– Твои туманные опасения возникают как раз потому, что ты понятия не имеешь, что чувствуешь. Знай ты это, не продолжал бы задавать вопросы.
– Так скажи мне, Эзекиль. Скажи, что кроется в крике варпа. Само Око вопит твое имя. Нерожденные демоны кружат возле тебя ореолом страдания. Что там? Что тебя зовет?
Его глаза встретились с моими, и я в тот же миг понял, что зашел слишком далеко. Его губы сжались в тонкую линию, и он лениво потер двумя клинками Когтя друг о друга, издав скрежет, будто от точильного камня.
Нагваль зарычал, чувствуя мою тревогу посредством симбиотической связи.
Ты разозлил его, – передал мне зверь, как обычно, выражая свои эмоции без прикрас. Его душа кипит.
Холодный взгляд Абаддона переместился на демона. Из-за рычания? Он почувствовал, что говорит существо? Интересный вариант – нежелательный, но интересный.
Тихо, Нагваль.
– Это в тебе говорит твой отец, колдун, – сказал Абаддон. – В твоих словах тщеславие, ведущее свой род от Магнуса Красного – ощущение, будто знаешь больше других, знаешь лучше. Гордыня убежденности в том, что лишь ты один знаешь, как распорядиться своим умом. Ты видишь то, чего не можешь понять, и это оскорбляет твой разум, ведь в своей надменности ты уверен, что никто кроме тебя не способен с этим разобраться.