Несколько раз он пробивал мою защиту, но я дрался, практически не защищаясь. И все же ему не удалось нанести настоящих ран – каждый раз, когда он доставал мою броню клинком, ему снова приходилось смещаться назад и защищаться.
Я знал, что мне не победить. Мне было все равно. Даже когда я вынудил его обороняться, он бился лучше и быстрее меня. Он отступал, блокируя, отводя и не рискуя атаковать, но я не мог пробить его защиту. До этого мне тоже не было дела. Рыча, задыхаясь от смрада нечистот, исходившего от нашего оскверненного знамени и окровавленных костей моего брата, я нападал, не думая о ранах, которые получу.
Я хотел крови. Хотел отнять жизнь за отнятую. Хотел мести.
Это виндикта. Вот о чем я говорю, когда утверждаю, что она питает сердца воинов Черного Легиона, что бьется в наших венах вместе с кровью. Месть любой ценой. Воздаяние любыми средствами.
У меня в сознании не загорелось вдруг откровение, не было никакой вспышки мрачного понимания, развеявшей красную ярость. Впоследствии Телемахон высказался с точки зрения мастера клинка – единственный способ победить для меня состоял в том, чтобы не заботиться о поражении. Даже в самом кровавом пылу битвы все бойцы все равно стремятся защитить себя. Даже Пожиратели Миров, когда в их мозг вгрызаются Гвозди, обороняются за счет инстинктов и дара гладиаторской мышечной памяти.
В тот день, противостоя Ульреху, я отринул все попытки уцелеть. Вместо здравого мышления в моей голове струилась виндикта.
Я отдал ему свою руку.
Сознательно – пожертвовав ею, чтобы замедлить его клинок. Все заняло в сто раз меньше времени, чем требуется для рассказа об этом. Удар тыльной стороной кисти, чтобы отбить его меч в сторону. Яркая вспышка силового поля. Звуковой хлопок, от которого мое предплечье громко треснуло.
В ту же секунду я рванулся вперед. Никогда не забуду ни ту жуткую легкость, с которой погружался Сакраментум – эфес поцеловал расколотый керамит на груди Ульреха – ни то, как все его тело изогнулось в агонии, когда я провернул клинок, погрузившийся в основное сердце. Дернув вбок, я вытащил Сакраментум, на обратном пути уничтожив по меньшей мере одно из трех его легких
Зашипела кровь, испаряющаяся на лезвии клинка. Я уже был в движении и обрушил Сакраментум на руку Ульреха с мечом, раздробив его кулак и силовой генератор в рукояти. Возвратным ударом я вогнал свой клинок ему в бок, где оружие врезалось вглубь и крепко засело. Он отшатнулся прочь, испортив мне удар, который должен был бы рассечь его в поясе, но его замедляли внутренние повреждения. Я удержал Сакраментум в руке, сделал шаг ближе и вырвал клинок, для упора ударив сапогом в разбитый нагрудник Ульреха.
Я отступил от Железного Воина, который, будь он проклят, так и не желал падать. У него осталась одна рука, органы, вне всякого сомнения, горели от боли и грозили отказать, но он все так же отказывался давать слабину. Хрипя сквозь решетку шлема, он переводил взгляд с меня на свой упавший, переломленный меч.
Моя левая рука вспыхнула огнем. В кровеносную систему хлынули обезболивающие, и я вздрогнул, увидев, что рука заканчивается у локтя. С керамитового обрубка сорвалось несколько искр и капель липкой крови, рана уже начала затягиваться. Прежде я никогда не получал увечий. Мне не удавалось признать картину перед глазами реальной, даже когда я увидел на полу свою кисть и предплечье с расколотой броней.
Мне хотелось прикончить Ульреха. Ничего так не хотелось, как взять его голову и поднять ее ввысь, крича о своем триумфе безумным Богам, что наблюдали за нами. Я чувствовал, что того же желает и сам варп – незримые ветра доносили шепот демонов, которые жаждали появиться на свет от этого варварского поступка.
Но я опустил клинок. Вопреки всем инстинктам я опустил Сакраментум и заставил себя заговорить между неровными вдохами. Таков был наш путь в первые дни. Необходимо было сделать предложение от имени Абаддона. Для нашего Легиона оно было законом всегда, когда нам противостоял соперник, достойный его услышать.
– Все кончено, – сказал я Ульреху. Тот знал это не хуже меня. – Но я хочу, чтобы ты был мне братом, Ульрех Ансонтин. Позором с тенью преображены. В черном и золоте вновь рождены.
Я чувствовал, что Абаддон смотрит на меня. Я ожидал, что наш повелитель будет в ярости после того, как Даравек оскорбительно перечислял свои кощунства в наш адрес, однако на деле все обстояло ровно наоборот. Его вспышка была уловкой? Сейчас он был спокоен, его аура оставалась под тщательным контролем, лишь едва заметно выдавая веселое удовольствие.
Что я тебе говорил, – беззвучно передал он мне. Его слова были полны гордости. Как я и сказал, тебе требовалось вновь обрести ненависть.
Я наблюдал за Ульрехом.
– Мое предложение искренне, – обратился я к нему.
Так и было, хотя признаюсь – мне хотелось, чтобы он ответил отказом. Хотелось убить его за все содеянное им и армадой Даравека, но я понял, что сказал правильные слова, в тот самый миг, как произнес их. Я бы никогда не смог его простить, однако в Долгой Войне полагался бы на его злобу и ярость на моей стороне.
Его дыхание скрежетало, словно пила. Звук напоминал цепной меч, давящийся плохим топливом. Вероятно, я все-таки разрезал ему два легких и повредил третье.
Ансонтин сделал шаг ко мне. И умер.
Его голова в шлеме скатилась набок. Обезглавленное тело рухнуло на колени и сложилось с привычным глухим гулом керамита, бьющегося о керамит.
Позади упавшего трупа Даравек махнул топором вбок, стряхивая с лезвия кровь. Часть брызг попала на черное знамя, что могло быть сделано только умышленно.
– Мелочная тварь, – бросил я Даравеку.
– Хайон, все кончено, – позвал меня обратно к себе Абаддон. Я не послушался.
– Ты следующий, – посулил я Тагусу Даравеку. Тупая пульсация в обрубке руки раздражающе отвлекала. Я сконцентрировался, заставляя плоть срастаться по новой и начиная процесс выращивания, на который требуется время даже при наличии психического дара. И все же я поднял меч, направив острие на военачальника, которого не смог убить столько раз до этого. – Ты следующий.
– Тебе за них стыдно, не так ли? – спокойно отозвался он. – За все эти неудачи.
Он читал мои мысли. Не напрягаясь. Мне никогда не доводилось встречать другого колдуна, способного проникнуть в мой разум без колоссальных усилий, если вообще способного на это.
– Хайон, – позвал Абаддон, на сей раз громче, – все кончено.
Но я не шевелился.
– Чего ты хочешь от этого момента? – поинтересовался у меня Даравек. – Ну что, по-твоему, может произойти? Ты всего с одной рукой одолеешь меня на клинках? Пустишь против меня в ход свое могучее колдовство и выдернешь душу из тела?
Я шаг за шагом надвигался на него. Его воины потянулись к оружию, но я не обращал на них внимания. Без Нагваля и Нефертари, охотящихся возле меня, я ощущал себя как будто голым, но в моей крови многообещающе пел адреналин. Я мог его убить. Мог убить Даравека прямо там. Я это знал.