Я потянулся было положить руку Абаддону на плечо, чтобы потянуть его назад, но увидел, что мне нечем его схватить. Рука так и лежала на полу из призрачной кости в нескольких метрах от меня.
– Брат, – произнес я, – мы должны вернуться на «Мстительный дух». Ашур-Кай говорит, что к нам зашли на борт и…
– Ты смеешь? – уже кричал нам Даравек. – Смеешь брать наши корабли на абордаж?
Корабли Даравека тоже взяли на абордаж, – ответил я Ашур-Каю. Он подозревает, что мы нарушили перемирие.
Я посмотрел в пространство между двух противостоящих друг другу групп сбитых с толку бойцов. Они один за другим поворачивались и глядели на другой край пыльного сада с разрушенными статуями, где из эльдарских руин вышел одинокий воин.
Он был мертв. Я сразу так подумал, как если бы увидел разлагающуюся плоть или ощутил гнилостный мускусный запах распада. Моему шестому чувству он представлялся лишенным души – человеком, отсоединенным от жизненной механики. Однако он приближался. На нем был светло-серый доспех цвета облачного неба, чуть тронутого бледно-зеленым, а глазные линзы светились красным изнутри.
Он не был демоном. У демонов нет душ, но они присутствуют в варпе – они сами являются варпом и под моим психическим взглядом складываются в корчащихся, плывущих тварей. Однако не был он и человеком. Люди обладают сияющими душами и пылают в бурной ночи варпа, словно маяки. Кем бы ни был этот воин, он шел по черте, разделяющей смертных и бессмертных. Он сливался с варпом, но не был им порожден. Имматериум пропитывал его, однако не подчинял себе.
Когда он подошел ближе, я увидел, что у него все-таки есть душа, причем оставшаяся его собственной – это было слабое, тусклое и прерывистое свечение.
Во всем этом присутствовала красота. Так менее развитый разум – полагающийся на пять обычных чувств – мог бы увидеть красоту в цвете, которого ему прежде не доводилось встречать. Сущность, которую я никогда не считал возможной, стояла передо мной, приняв форму собрата-легионера.
Я не мог определить, какой Легион или орден породил его. Тип его доспеха был тогда мне незнаком, он не совпадал даже с новыми комплектами брони типа «Аквила», виденными мною на борту корабля Черных Храмовников.
Мы тоже встретили одного из них, – передал я Ашур-Каю.
Воины Даравека направили на новоприбывшего оружие. Мы не стали этого делать.
– Назови себя, – потребовал Даравек. Я видел, как костяшки его пальцев напряжены на рукояти топора.
Серый воин поочередно повернул скрытую шлемом голову к каждому из отрядов, не выказывая ником предпочтения. Раздавшийся из решетки шлема голос был глубоким, однако нормальным для легионера, а его словам, в точности как у всех нас, предшествовал щелчок вокс-передатчика.
– Я – Саронос.
За его словами я слышал характерный процесс дыхания. Он был мертв для моего шестого чувства, однако жив для всех остальных. Мой интерес усилился. Был ли он одним из нас до того, как претерпел эти метаморфозы? Был ли он одним из нас до сих пор, отличаясь лишь изменениями души?
Эмблема на его наплечнике была мне незнакома, но, тем не менее, полна символизма – два черепа внутри диска с восемью шипами, один смотрит налево, другой направо. Глядящие черепа обрамляла выполненная темным серебром надпись на неизвестном диалекте высокого готика: «In Abysso Tollemus Animabus Damnatus».
Точный перевод мне не давался, но я смог уловить смысл: «Мы несем души проклятых сквозь бездны».
– Я – Тагус Даравек, – провозгласил наш соперник. Он зашагал вперед и встал перед гостем.
– Мы знаем, как ты себя зовешь, – произнес серый воин. – Ты говоришь о несущественном.
– Как ты подобрался к нам незамеченным? – спросил Даравек. – Как твои люди попали на борт наших кораблей?
Саронос не отводил взгляда.
– Ты говоришь о несущественном.
– Тогда что насчет твоей группировки? – настаивал Даравек. – Кому вы верны?
– Ты говоришь о несущественном.
Не знаю, почувствовал ли Абаддон в новоприбывшем что-то такое, чего не ощутил я, или же просто первым интуитивно проследил связь, но он прервал бесполезные расспросы Даравека, обратившись к серому воину:
– Вы выведете нас из этого шторма?
Серый воин перевел взгляд с одного военачальника на другого, и сочленения его брони издали урчание.
– Да, Эзекиль Абаддон, выведем – если сойдемся в цене.
Какое-то время я смотрел глазами Ашур-Кая. Был свидетелем его воспоминаний, видел, как сгущались и обретали реальность призрачные корабли. Они возникали на оккулусе, поначалу бесплотные и нечеткие, а затем приближались и обретали такую же бледную серо-зеленую расцветку, как доспех Сароноса. Имперские корабли, но построенные по незнакомым мне схемам. В них присутствовало достаточно знакомых элементов, чтобы предположить, что их создали по чертежам Стандартных Шаблонных Конструкций, однако не по тем, что были в ходу в годы, когда я сражался за Империум. Как и корабль Черных Храмовников, эти звездолеты были новее тех, на борту которых перемещались мы.
Анамнезис вытянула руку в своей амниотической жидкости, скрючив пальцы так, словно душила ближайший из кораблей. Я почувствовал, как каждая турель и фронтальное орудие на корпусе «Мстительного духа» со скрежетом разворачивается и наводится на куда меньший по размерам звездолет.
Именно тогда перед несколькими сотнями членов основного экипажа мостика появился серый воин, возникший так же, как и Саронос перед нами. Воин был облачен в такой же доспех и носил ту же эмблему, только Саронос говорил, а этот хранил абсолютное молчание. Воины, зверолюди и подчиненные Ультио киборги с роботами собрались вокруг него, стоящего возле пустующего трона Абаддона. Он так и не пошевелился.
Все это я получил из разума Ашур-Кая. Получил и передал Абаддону.
– Скажи Ашур-Каю оставаться начеку, – распорядился он, – но не проявлять враждебности.
Эзекиль приказывает тебе оставаться начеку, но не проявлять враждебности.
Как пожелает, – поступил ответ. Тот воин, что с вами – он говорит?
Да. Говорит о цене, которую необходимо уплатить, чтобы нас вывели из шторма.
Я почувствовал укол раздражения Ашур-Кая из-за того, что он находился так далеко от столь поразительного явления. Это его уязвляло. Глубоко уязвляло.
Саронос назвал свой орден, но каждый из нас расслышал в причудливо структурированном высоком готике что-то свое. Илиастеру послышалось Инфернум Дуктории, «проводники преисподней», а Эзекиль услышал Умбра Ларуа, «призраки теней». Мне же, когда Саронос произносил название, показалось, что он сказал Катаэгис Лемура, «духи шторма».