Из некоторых трупов продирались наружу умирающие демоны, чьи бездушные жизни угасали на полу рядом с телами тех, кем они прежде завладели. Прочих я просто бросал там же, где они падали, и перемещал свои чувства и сознание к следующим воинам, чьи души я месяцами изучал, пока готовился к этой ночи.
Один за другим, смерть за смертью.
Я помню каждого из мужчин, женщин и детей, к чьим разумам я прикасался, чьи тела дергал за ниточки и чью плоть я выдолбил изнутри, сделав прибежищем для демонического паразита – просто в силу того, кем являюсь. Мозг легионера создан так, чтобы хранить все с момента пробуждения в качестве космического десантника до секунды гибели.
Вдали от крепости я потел внутри доспеха и пел, непрерывно пел, сгорбившись в тесноте норы, которую выкопал голыми руками. Хотя мое сознание и освободилось от тела, я ощущал, как моя физическая форма реагирует на нагрузки, которые я на него возлагал столь протяженной психической передачей: боль в чрезмерно согнутом позвоночнике; щекочущее прикосновение слюны, текущей из шевелящегося рта; мучительные судороги в подергивающихся пальцах.
К этому моменту привели месяцы и месяцы подготовки. Душа за душой, сущность за сущностью я двигался по крепости, легчайшими движениями прикасаясь к некоторым разумам, усиливая их самые примитивные инстинкты и подталкивая к кровопролитию. В других же, которых тихо и без их ведома готовил много месяцев, я погружался, разрывая их сознание до состояния тумана и подчиняя собственной воле работу мускулов и костей.
Даже те, кого я изучал месяцами и опустошал ради именно этой цели, упорно сопротивлялись. Я устал, а их души были сильны, так что я не тратил время на усилия взять верх, а переходил к другим. Мое внимание было слишком сосредоточено на работе, чтобы отслеживать каждую неудачную попытку, но в ряде районов крепости мои старания объединить невольников против хозяев потерпели неудачу, равно как и старания заставить Гвардию Смерти убивать своих рабов.
Впрочем, это работало.
Переборки на пути к спасительным проходам закрывались и выходили из-под контроля, когда под удар попадали операции их механизмов. Взрывчатка обрушивала коридоры. Десантные корабли, которым удавалось взлететь, сбивались огнем со стен. Секция за секцией, район за районом крепость погружалась во тьму и скатывалась в хаос. Весь годовой труд в этот вечер достиг кульминации. Челюсти ловушки медленно смыкались.
Все шло не безупречно, но, клянусь ложью Многих Изменчивых, было близко к тому. Чертовски близко.
Вскоре настало время охоты на Даравека. Я погрузил свои незримые когти в последний подготовленный и уязвимый разум, вырвал прочь его вопящие растерзанные мысли и закрепил на их месте свои собственные. Устроился в новом носителе, собрался с силами и стал ждать.
Даравек ни в каком отношении не являлся легкой добычей и был кем угодно, но только не глупцом. Он отреагировал точно и грамотно, лично двигаясь по крепости, усмиряя мятежи своим страшным топором, приказывая запечатать целые секции крепости и заполняя их алхимическими токсинами, чтобы уничтожить всякое живое сопротивление. Возможно, это и сработало бы, если бы секции и впрямь закрывались, но многие из предводителей его подразделений и младших командиров либо представляли собой лишенные разума останки, неспособные выполнить приказы, либо же были убиты подчиненными прежде, чем смогли начать действовать. Во многих случаях они умерли еще до того, как вообще смогли получить приказ.
Но, несмотря на всю подготовку, я создавал неуправляемый пожар наспех и посредством несовершенных инструментов. Даравек чувствовал, что я близко. Он знал, что происходит, знал, что это – расплата за отказ от прошлого приглашения Абаддона и предложения союза. Ему уже доводилось видеть подобное прежде. Не в таких масштабах, не на таком уровне точности, но он узнал руку, что держала клинок.
– Хайон здесь, – произнес он.
Он прекратил свое убийственное шествие в одном из ритуальных покоев и стал требовать ответов от тех телохранителей, что оставались при нем. Они терпели происходящее со стоической, величественной преданностью.
Когда он встретился со мной глазами, я ощутил на своем преображенном лице его отравленное дыхание.
– Тихондриан, – обратился он ко мне, – Ты, брат?
Я отрицательно зарычал своим клыкастым ртом, который варп искорежил и преобразил в нечто совершенно смертоносное:
– Нет, господин.
Он рассмеялся. Клянусь Пантеоном, ему это нравилось.
– Может статься, вы все солгали, никчемные мерзавцы. Впрочем, до конца дня еще далеко. Нам нужно попасть на орбиту. Отправимся туда, где ублюдок Абаддона не сможет нас преследовать.
Зал вновь содрогнулся от хаоса, который я учинил по всей крепости. Даравек отвернулся от меня, устремив свой взгляд на следующего воина из приближенного круга. Мне потребовалось лишь изменить позу, удлинив свою тень под мигающим свечением ламп над головой так, чтобы она соприкоснулась с тенью Даравека, став с ней единым сумрачным целым.
И в это пятно слившейся тьмы я и направил психическую команду:
Сейчас.
Название просперских рысей, которые вымерли при уничтожении моего родного мира, плохо подходит для сравнительных описаний. До своей гибели они из всех кошачьих более всего походили на также вымерших древнетерранских котов-тигрусов или саблезубых смиладонов: мускулистые, могучие и покрытые крапчатыми полосами, служившими естественным предостережением для других хищников. Впрочем, размерами они превосходили даже тех доисторических зверей. Огромная голова просперской рыси, которая обладала целым арсеналом зубов, похожих на наконечники копий, достала бы до нагрудника воина Легионес Астартес.
Вот что выпрыгнуло из тени Тагуса Даравека. Выставив перед собой когти, зверь соткался из мрака и с ревом бросился на спину военачальника, двигаясь с невозможной быстротой.
Оно имело вид просперской рыси, но имело чисто демоническую суть. Существо не имело ни плоти, ни крови, а его мех – черный с более светлыми сероватыми полосами – скорее был не шерстью, а дымом. Когти длиной с гладий состояли из вулканического стекла. Глаза обжигали своей белизной.
В тот миг, как оно нанесло удар, я уже находился в движении. Я крутанулся к ближайшему воину, зажигая молниевые когти, которые носил в качестве перчаток. Я мог – должен был – расправиться с двумя другими телохранителями прежде, чем они бы успели среагировать, однако меня замедляла непривычная мощь терминаторского доспеха на мне. Неуклюжие молниевые когти также не являлись моим излюбленным оружием. Я рассек ближайшего Гвардейца Смерти, но клинки засели в трупе на несколько драгоценных секунд. Когда я их выдернул, шанс убить Даравека был уже упущен – хоть он еще продолжал биться под напором массы и ярости демонической кошки, между нами теперь оказались остальные телохранители.