Даже Телемахон, который, возможно, является самым одаренным мастером клинка из виденных мною, парировал бы выпады оппонента. Он это делает с непринужденностью, которая граничит с небрежностью – подобное буквально ниже него, так что он действует инстинктивно – однако все-таки делает. Сигизмунд же атаковал, атаковал и атаковал, но при этом как-то отводил каждый удар. За каждым его движением прослеживалась кипящая агрессия.
(Искандар.)
И все же с каждой минутой Сигизмунд уставал все больше. Воздух с хрипом проходил сквозь его стиснутые зубы. Абаддон ревел, брызгал слюной и наносил ему страшные размашистые удары клинком и Когтем, не уставая и не сбавляя темпа. Сигизмунд, напротив, двигался все экономнее. Он…
(Искандар.)
… уставал под напором ярости Абаддона. При свете разлетающихся искр от терзаемых силовых полей теперь было видно, что на его суровых чертах застыла гримаса напряжения. В столь многих битвах – неважно, ведут ли их два человека или две армии – возникает момент, когда равновесие неотвратимо смещается в одну из сторон: когда начинает прогибаться одна из стен щитов; когда начинается падение одной из территорий: когда у одного из боевых кораблей отключаются щиты или отказывают двигатели; когда один из бойцов в спешке совершает ошибку или начинает слабеть.
Я увидел, как это случилось в том поединке. Увидел, как Сигизмунд отступил на шаг назад – всего на один шаг, но этот шаг стал первым в дальнейшем ходе схватки. На озаряемом молниями лице Абаддона появилось жестокое и уверенное выражение злого веселья, и…
Искандар!
Я открыл глаза. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы отделить свои чувства от чувств Амураэля, настолько силен был соблазн нырнуть обратно в его разум и проследить за поединком двух военачальников.
– Искандар! – вновь позвала меня Ультио. Она вела бой, рассчитывая векторы атаки и вздрагивая от психостигматической боли при попаданиях по незащищенному корпусу «Мстительного духа». Из носа и ушей у нее струилась кровь, растекавшаяся по амниотической жидкости. Кровоподтеки, расцветившие ее тело в начале сражения, набухли и лопнули, покрыв кожу свежими ранами. Судя по виду, ее левая рука была сломана в запястье, и она баюкала конечность, прижимая ее к груди. Один из глаз заплыл. Что хуже всего, ее тело частично лишилось кожи, и кое-где остались одни оголенные мускулы. Война кромсала ее на куски. Если раны отражали урон, полученный «Мстительным духом», Абаддона ждало возвращение на полумертвый флагман.
Меня захлестнуло братское чувство: потребность вытащить ее из боя, защитить. Его интенсивность ошеломила меня, ведь… Впрочем, мы давно оставили подобные глупости позади. Она куда дольше была машинным духом на боевых кораблях Легиона, а не моей смертной сестрой, к тому же Анамнезис всегда утверждала, что ничего не помнит о своем человеческом происхождении.
Весь мостик был залит красным светом аварийных ламп и заполнен орущими членами экипажа, однако я все же услышал шепот, синтезированный ее горгульями.
– Что-то не так, – хором произнесли они. – Разве ты не чувствуешь?
Оккулус показывал, как звездолеты движутся, горят, распадаются на части… Я не видел ничего неправильного, ничего настолько серьезного, что вдруг потребовало бы моего внимания. Я отвернулся от экрана к мешанине на гололите, который пытался отслеживать и отображать все корабли, ведущие бой в каждой из сфер контакта. Там тоже не было никаких ответов, кроме того, что мы побеждали. Медленно, уверенно побеждали. Скоро Черные Храмовники должны были отступить назад ради Империума и предупреждения, которое им понадобится донести. В их блокаде уже было прорвано несколько объемных дыр, через которые мы могли бы прорваться, но наших капитанов с одной стороны одолевало стремление попировать братьями-лоялистами, а с другой – нежелание рисковать поворачиваться к ним спиной.
Я успокоил свое дыхание, позволив улетучиться адреналину от поединка Абаддона. Я действительно что-то чувствовал. Присутствие. Возмущение. Если вам случалось гулять в глуши и слышать, как ветер доносит далекий рев или вой местных хищников, если у вас покалывало кожу при слишком человеческой реакции инстинктивной настороженности, тогда вам знакомо то чувство, о котором я говорю.
Я подался вперед на троне Абаддона.
– Ультио, запускай секторные ауспики и прочеши субквадранты с пятьдесят пятого по пятьдесят девятый.
– Это позади нас.
– Я в курсе.
– Настройка просвечивания, – отозвалась она, все еще сосредотачиваясь на нескольких вещах одновременно. – Развертка. Развертка. Разве… в указанных квадрантах я вижу мертвое пространство. Ничего, кроме пустоты.
– Фокусировка узкого луча на субквадарант пятьдесят шесть, – распорядился я. Это было далеко позади нас. Ровно позади. Именно оттуда мы прибыли, в этом самом субквадранте мы вырвались из бури Ока. Там оставалось несколько наших грузовых челноков и пехотных транспортов, которые мы удерживали вдали от перестрелки. На оккулусе они выглядели просто крапинками, даже на полной скорости до них было несколько минут хода.
Ультио извергла свою бессловесную злобу на очередной оказавшийся рядом корабль, хлестнув по нему из орудий правого борта, и медленно повела «Мстительный дух» прочь от него. Я заметил, как на ее лице на миг мелькнуло выражение рассеянности, и ее команда запустила ауспик-сканирование узким лучом по затребованным мной координатам. Ведя бой, она уже не могла справляться с системами корабля в одиночку.
Одна из зверолюдей Тзаангора закаркала на меня на своем хрипящем наречии. Она еще не успела прекратить издавать сипение, заменявшее ее народу язык, а я уже прочел смысл в ее разуме.
Из бури, – говорила она. Они идут из бури.
В тот миг я проклял Изменчивого Бога, что было наибольшей близостью к молитве Тзинчу за всю мою жизнь.
Глядя, как на оккулусе множатся крапинки, появляющиеся из-за границы шторма, я произнес одно-единственное слово, чувствуя на зубах его мерзкий вкус:
– Даравек.
Он проследовал за нами. Я не знал, каким образом, не говоря уж о том, как он развил столь приличную скорость и насколько при этом пострадал его флот, но он был здесь, был позади нас, а наш флот уже полностью участвовал в прорыве блокады Черных Храмовников.
Если бы Даравек атаковал в этот момент, он мог – смог бы – прикончить нас. Мы бы никогда не оправились от такого разгрома между опускающимся молотом и несокрушенной наковальней, а он, истребив нас, покончил бы с оставшимися Черными Храмовниками и спокойно двинулся в имперское пространство, украв нашу славу.
Убей он нас здесь и сейчас, увенчав этим память о наших неудачах, единственным нашим достижением стало бы то, что мы вымостили ему путь.
– Ультио, – позвал я, – мы…
Корабль вздыбился вокруг нас. Скрежещущий удар обрушился с такой силой, что бесчисленное множество критически важных систем осталось без питания. Лампы погасли. Гравитация отключилась вместе с ними, а затем вернулась в десятикратном объеме и не в том направлении, более не удерживая нас на палубе, а швыряя назад. В сумраке засвистели тела, которые било друг о друга, круша кости, и размазывало по стенам и потолку мостика.