Оно вышло не по своей воле и вышло без изящества.
Сущность потянулась из плоти Даравека туманными полосами крови, сгущаясь и обретая форму. Я попятился с клинком в руке, зная, какой облик оно примет и убеждая себя, что я готов.
Если бы я смог его убить, от контроля Даравека надо мной осталось бы одно лишь позорное воспоминание.
Сущность шевельнулась, взвихрилась и сформировалась. Создание, которое стояло перед нами, защищая своего нового господина, яростно сверкнуло белыми глазами, пронизанными молниями кровеносных сосудов, и оскалило обсидиановые зубы, бросая вызов на звериный манер.
Нагваль заревел в ответ. Он был таким же крупным и мощным, как зверь, его мех состоял из той же дымной субстанции, а когти и челюсти – из того же несокрушимого черного стекла. Рев моего просперского саблезубого тигра был громче всех звуков, что я слыхал прежде, и всех, что услышал впоследствии. Ярость и ненависть демона слились в одно-единственное слово. В имя.
ГИРА.
Волчица – некогда моя волчица – повернулась навстречу новому противнику. Они прыгнули одновременно, и оба громадных зверя-демона врезались в ряды сражающихся воинов неистовой бурей мелькающих когтей и грызущих клыков.
Я уже бежал. Сакраментум пропел в воняющем фицелином воздухе. Даравек парировал, вскинув топор, чтобы отвести удар в сторону, но Сакраментум – клинок, выкованный из трофейного меча примарха Сангвиния – рассек рукоятку уступавшего ему оружия и продолжил свое падение. Он обрушился прямо сквозь кисть Даравека, расщепив ее надвое, прошел через бронированное запястье, отсек предплечье у локтя и глубоко вгрызся в ворот Владыки Воинств, с резким хрустом погрузившись до самой груди.
– Драх`ниен… – выговорил Тагус Даравек, встретившись со мной неверящим взглядом.
Я рванул меч вверх, высвобождая его. Голова Владыки Воинств скатилась с плеч и закувыркалась под движущимися ногами ближайших бьющихся воинов. Его разложившиеся крылья опали, словно изъеденные гнилью паруса, и с влажным шлепком ударились о палубу.
Нагваль, – передал я. Рысь моя.
Гира выла. Нагваль рычал. Первый звук был жалобным скулением раненой собаки. Второй же – урчащим рыком большой кошки-охотника, которая совершает убийство.
Сражаясь за свою жизнь, кошки вцепляются врагу в горло, а если это инстинктивное действие не приносит результата – если другой хищник прижал их спиной к земле – они бьют задними лапами, чтобы вспороть добыче живот и выпотрошить противника. Нагваль делал и то, и другое. Гира – порченая и преображенная инкарнация волчицы, столь долго служившей мне прежде – находилась поверх рыси. Ей следовало бы сомкнуть челюсти на морде Нагваля, но кошка-тигрус глубоко всадила волчице в горло свои сабельные клыки, при этом раздирая волчьи бока громадными когтистыми лапами. Следовавшие один за другим кромсающие удары вышибали из брюха Гиры демоническую слизь, разбрызгивая телесную жижу при каждом секущем взмахе.
Издав рев, которым гордилась бы настоящая просперская рысь, Нагваль перекатился и сбросил волчицу в сторону. Изорванное тело Гиры рухнуло на пол передо мной, и я двинулся на нее, крепче сжав Сакраментум.
Снова сомкнув на горле Гиры челюсти, Нагваль прижал ее, не давая подняться. От него исходила горделивая ярость, и я отправил в ответ бессловесный импулс облегченной благодарности. В тот день он славно мне послужил.
Гира подняла на меня взгляд. Она знала меня – я видел это в ее глазах – но она больше не была моим демоном. Хранителя, направлявшего мои изыскания на Просперо, более не было, как не было и демонического фамильяра, спасшего мне жизнь и завладевшего фенрисийской волчицей, став моей охотницей на столь много лет, пока Гор Перерожденный не уничтожил ее.
Теперь я понимал, почему никак не мог призвать ее вновь. Понимал, почему все ночи, в которые я психически тянулся в варп и приносил в жертву человеческие жизни, пытаясь снова вернуть ее к себе, раз за разом оканчивались неудачей. Даравек забрал ее себе. Моего первого и самого ценного демона, с которым я слишком тесно связал себя в минувшие годы. Как и я сам, она стала пешкой в длинной игре Даравека с целью уничтожить Абаддона.
Волчица, так много раз спасавшая мою жизнь, рычала, пускала пену и корчилась, с ненавистью глядя на меня снизу вверх.
Я занес Сакраментум. Моему клинку предстояло подняться и упасть еще много раз во время зачистки угрожавших «Мстительному духу» абордажных команд, пока мы избавлялись от остатков провалившихся амбиций Даравека, однако ни один другой удар не причинял мне такой боли, как этот.
На сей раз оставайся мертвой, – сказал я ей. Позволь запомнить тебя, какой ты была, а не какой стала.
Она гавкнула, исходя кровавой пеной. Меч обрушился вниз. И последний след плана Тагуса Даравека стать Магистром Войны Хаоса сгинул вместе с растворяющимся телом волчицы-демона.
Тишина
После битвы прошло уже несколько дней, но тишина все еще казалась оглушающей. Однако эта тишина несла в себе безопасность – полную противоположность Оку и тому бою, который мы провели, чтобы вырваться оттуда.
Мы затаились в глубине настоящей пустоты. «Мстительный дух» и «Тан» вместе плыли в космосе среди звезд, окруженные существенно сократившимся числом кораблей сопровождения, легких крейсеров и трофейных фрегатов Черных Храмовников. Вскоре нам предстояло заново собирать наш разобщенный флот, но пока что мы дрейфовали в спокойном укрытии на одной из заранее намеченных точек сбора и готовились к грядущей войне.
Я стоял рядом с Нагвалем, рассеянно поглаживая руками шерсть демона. И слушал, как мой повелитель говорит о будущем.
– Это уникальная возможность, – сказал мне Абаддон. Его голос с треском доносился из крыльев динамиков по бокам медицинской цистерны. Он парил в суспензорной жидкости, которая имела такой же оттенок и была так же запятнана кровью, как амниотическая жидкость в жизнеобеспечивающей колыбели Ультио.
Мы были лишь втроем – апотекарион на этой палубе очистили под страхом смерти. На страже снаружи стояло отделение Сумрачного Клинка, и входить дозволялось только Эзекариону. А из Эзекариона внутрь разрешалось войти исключительно Амураэлю и Илиастеру, занимавшимся ранами нашего повелителя.
Пристегнутая к его лицу маска респиратора доставляла кислород и передавала его слова. С него сняли броню, и вид его огромного бледного тела в мутной жидкости почему-то наводил на мысли об эксперименте из области некромантии. На его щеке начинался шрам, который затем становился толще по мере спуска к ключице и оканчивался на растерзанной груди. Сигизмунд ударил точно, уничтожив несколько внутренних органов моего повелителя, что потребовало выращивать их заново посредством клонирования.
Я предлагал излечить его биомантическим манипулированием. «Я могу заставить плоть восстановиться», – подчеркнул я тогда. Это было ненадежно, но не более ненадежно, чем клонирование.