– Может, стоит помочь ему?
– Чтобы выпустить на волю еще одного заматеревшего волка-одиночку… – поддержал его мысль Курбатов.
– Ваша идея. От своих идей отрекаться грешно.
– Вопрос: как ему помочь?
Еще несколько секунд князь колебался. В открытую выйти на горную поляну – означало подставить себя под пули засевшего в домике бродяги. Не объяснишь же ему, кто ты. Но и терять время тоже не хотелось.
– Подпоручик, берете правого. Желательно с первого выстрела. Чолданов, страхуете Власевича.
– Есть.
– Иволгин, Радчук, снимаете ближнего, что прямо под нами.
– Крикливого, – уточнил Иволгин.
Курбатов поднялся и, пригибаясь, неслышно ступая по усыпанному хвоей кряжу, перешел к ветвистой сосне, ствол которой причудливо изгибался, зависая над валунами, за которыми нашел себе пристанище Колзин.
– Он вышиб окно! – предупредил милиционер, находившийся слева от домика. – Собрался прорываться!
Его крик отвлек внимание Колзина, и этого оказалось достаточно. Ухватившись за ветку сосны, Курбатов завис над ним и ударом ноги в висок поверг наземь. В ту же минуту Власевич сразил другого милиционера и бросился вниз, увлекая за собой остальных диверсантов. Третий милиционер попытался уйти по берегу реки, но был ранен в спину и, осев у склада с полуобвалившейся крышей, жалобно, по-бабьи запричитал:
– Убили! Вы же меня убили! Вы же меня…
– Теперь можешь выходить! – скомандовал Курбатов, когда раненого окончательно угомонили, а Колзина он еще раз оглушил рукоятью пистолета. – Милиционеры тебе уже не страшны!
Домик вновь был оцеплен. Радчук и Матвеев затаились по углам его, контролируя окна и двери.
– А вы кто?! – хрипловатым, дрожащим голосом спросил осажденный, все еще не веря в свое спасение.
– Кто бы мы ни были – тебе повезло! – ответил Матвеев. – Бросай автомат и выходи. Да не вздумай палить! Мы не милиционеры: ни прокурор, ни адвокат тебе не понадобятся.
– Так ведь нечем уже палить! Счастье, что легавые не догадались.
Бродяга вышвырнул через окно автомат, потом пистолет, которые тотчас же были подобраны Радчуком, и вышел с поднятыми руками. На нем был изорванный, прогоревший в нескольких местах ватник, под которым, однако, виднелась гимнастерка.
– Так это вы, ротмистр! – с удивлением воскликнул он, присмотревшись к приближающемуся Курбатову. – Опять вы?!
Заросший, оборванный, он стоял перед диверсантами, словно высаженный на безлюдный остров пират – у своей хижины. В глазах его радость спасения смешивалась с почти мистическим страхом.
– Иисус Христос не поспешил бы тебе на помощь с таким рвением и самопожертвованием, с каким спешили мы, – узнал в нем Курбатов того самого сержанта, которого они взяли в плен и после диверсии на железке превратили в «волка-одиночку». Вот только фамилии вспомнить не мог.
– Что правда, то правда. Я уж думал: все, отбродил свое по лесам-перелескам…
– Зря, – рассмеялся Курбатов, – взгляни, сколько у тебя ангелов-хранителей. Только воевать нужно решительнее. Спасовать перед тремя милиционерами – это не дело.
– Не обучен. Теперь все, с собой берите. Куда мне одному, даже в тайге?
Притащили милиционера Колзина и швырнули к ногам подполковника.
– Все еще жив, – с удивлением объяснил Тирбах. – Что прикажете делать?
Курбатов оценивающе окинул взглядом фигуры Колзина и полуодичавшего сержанта.
– Раздеть и голого – на сосну. Только подальше отсюда. А ты, Волк, – обратился он к сержанту, – быстро переоденься в милицейское, побрейся и вообще, прими надлежащий вид. Отныне ты, – заглянул в удостоверение, – младший лейтенант милиции Дмитрий Колзин. Что, фамилия не нравится? Другое удостоверение раздобудем.
– Но теперь-то я могу пойти с вами? – вновь с надеждой спросил Волк.
– Пока перевоплощайся. Подумаем.
14
Котловина, в которой находилась эта лесная избушка, напоминала кратер давно угасшего вулкана. С севера и с юга отроги невысоких хребтов смыкались над скалистым ложем реки, создавая некое подобие большой чаши.
Ветры гор сюда не проникали, студеный байкальский туман развеивался между сосновыми вершинами прибрежных кряжей, а зависшее на горном пике солнце светило только для этого затерянного мирка – нежаркое, но достаточно теплое, безмятежно купающееся в синеве небесного океана.
Окунаясь в леденящую купель речной заводи, Курбатов понимал, что вести себя столь беспечно почти на окраине города – равнозначно самоубийству, но все же умудрился несколько раз переплыть образовавшееся озерцо от берега к берегу и потом, стоя совершенно голым между замшелыми камнями, долго растирал почти окоченевшее тело грубым самотканым полотенцем – жестким, словно растрепанная циновка.