– Держи в левой руке, – сказал он.
– Твоя стрела, – произнес я.
– Что с ней?
– Она блестит, как железная.
– Она и есть железная. Ты такую никогда не видел?
– Все стрелы у ку из кости и кварца.
– Ку до сих пор убивают детей с верхними передними зубами.
Вот так Леопард учил меня убивать луком и стрелами. Держать лук со стороны того глаза, что меньше в ходу. Натягивать лук со стороны того глаза, что больше в ходу. Ноги расставлять так, чтоб они на ширине плеч были. Тремя пальцами держать стрелу на тетиве. Поднимать и натягивать лук, тянуть тетиву до подбородка – и все это махом. Целься в мишень и пускай стрелу. Первая стрела взлетела в небо и едва не попала в сову. Вторая ударилась в ветку над дуплом. Третья… не знаю, во что она попала, но что-то взвизгнуло. Четвертая попала в ствол около земли.
– Оно на тебя сердится, – заметил Леопард. И показал на дерево. Велел мне собрать стрелы. Я выдернул первую из ветки, и маленькая ранка затянулась. Извлекать вторую мне было страшно, но Леопард рыкнул – и я мигом вырвал ее. Повернулся бежать, но тут какая-то ветка хлестнула меня прямо по лицу. Ветка, какой раньше не было. Теперь уж Леопард хохотал.
– Я не умею целиться, – понурился я.
– Ты не умеешь смотреть, – поправил он.
Я не умел смотреть не мигая, не умел натягивать тетиву без дрожи, не умел выбрать позицию, опирался не на ту ногу. Стрелу выпустить я мог, только никак не по его команде, и стрелы всегда попадали не туда, куда я целился. Я думал, уж не целиться ли в небо, чтоб попасть в землю. По правде, не думал, что Леопард способен так долго хохотать. Однако он не ушел, пока я не послал стрелу сквозь дупло на дереве, и всякий раз, как я попадал в дерево, дерево хлестало меня веткой, какая либо всегда была там, либо ее там никогда не было. Ночное небо насупилось, прежде чем я пронзил стрелой мишень. Мы пошли обратно в хижину по тропе, какую я не узнавал: скала, песок и камень, покрытые мокрым мхом.
– Когда-то это было речкой, – сказал Леопард.
– И что с ней стало?
– Ей ненавистен запах человека, и она течет под землей, стоит нам приблизиться.
– Правда?
– Нет. Сейчас конец сезона дождей.
Я собрался уж было сказать, что он слишком долго живет с Сангомой, но сдержался. Вместо этого сказал:
– А ты – Леопард, что обращается в человека, или человек, что обращается в леопарда?
Он пошел дальше, ступая по грязи, перебираясь через валуны там, где когда-то была река. Ветки и листья скрывали звезды.
– Иногда я забываю вновь обратиться.
– В человека.
– В леопарда.
– И что случается, когда забываешь?
Он обернулся и посмотрел на меня:
– В таком обличье, как у тебя, нет никакого будущего. Меньше. Медлительней, слабее.
Я не знал, что сказать, а потому делал вид, будто я вопрос задал. Потом выговорил:
– По мне, ты выглядишь быстрее, сильнее и умнее.
– В сравнении с кем? Знаешь, что бы сделал настоящий леопард? Он бы тебя уже слопал.
Он меня не испугал, да и не хотел этого. Все, что у меня защемило, находилось ниже пояса.
– Ведьма рассказывает сказки получше, – сказал я.
– Она тебе сказала, что она ведьма?
– Нет.
– Ты знаешь повадки ведьм?
– Нет.
– Значит, ты либо говоришь через зад, либо бздишь через рот. Берегись, мальчик. Тебе уготовано жуткое кушанье. Мой отец раз обратился и забыл, как обратно обратиться. Остаток жизни провел в страданиях от этого тела.
– Где он теперь?
– Его упекли в камеру умалишенных: охотник подстерег его, когда он в образе человеческом имел гепарда. Он удрал, сел на корабль и уплыл на восток. Так я слышал, во всяком случае.
– Слышал?
– Леопарды слишком хитры, мальчик. Мы способны жить лишь в одиночку, предоставь нам таскать друг у друга добычу. Мать свою я не видел с тех пор, как сам сумел завалить антилопу.
– И ты не убиваешь детей. Это удивительно.
– Такое делает меня одним из вас. Я знаю, где находит пропитание моя мать. Видел братцев своих, только куда им бежать – это их дело, а куда я бегу – мое.
– У меня нет братьев. Потом, придя в селение, я услышал, что брат у меня был, но его убили гангатомы.
– И твой отец стал твоим дедом, Асани мне рассказывал. А твоя мать?
– Моя мать сорго варила да ноги не забывала разваливать.
– Ты мог бы жить в единой семье, а все равно разметать ее.
– К матери у меня ненависти не было. У меня к ней ничего не было. Когда она умерла, я ее не оплакивал, но и не смеялся.
– Моя мать давала мне сосать молоко три месяца, а потом кормила мясом. Этого хватило. Впрочем, я же зверь.
– Дед мой был трус.
– Если бы не твой дед, тебе бы не жить.