– Иди, – прошептал он, разнимая ее руки, – прежде чем я опозорю себя и короля перед твоей семьей. И заметь, я не включаю тебя в число опозоренных, поскольку знаю, что ты бессовестная плутовка.
– Тогда возвращайся к коню, – усмехнулась она, – а я займусь делами и выброшу тебя из головы.
Она весело побежала к матери. Мелита направилась за ней. «Когда-нибудь мне придется заплатить за это», – подумала она.
Конечно, мать радовалась счастью дочери, но никак не могла понять, каким образом умудрилась воспитать столь дерзкую девчонку. «Это Уильям во всем виноват, – твердила она себе. – Назови он дочь Джоан, как хотела я, она не была бы такой. Ни одна Джоан не посмела бы обнять у всех на глазах мужчину, -который еще не стал ее мужем! Но девочку назвали в честь львицы!»
Мелита невольно улыбнулась. Какое счастье, что Лайонин предстоит выйти за Ранулфа, а не за слабого, безвольного слизняка вроде Джайлза, юноши, жившего в соседнем имении и с детства поклявшегося жениться на Лайонин.
– Мама! Что ты там бормочешь? По-моему, ты разговариваешь сама с собой!
– Опомнись, Лайонин! Ты можешь вести себя вызывающе с лордом Ранулфом, но только не со мной!
Лайонин рассмеялась, но тут же, став серьезной, извинилась:
– Прости, матушка. Ну разве он не поразительный человек?
Мелита вздохнула, ибо предвидела, что следующие несколько часов ей придется выслушивать перечисление достоинств лорда Ранулфа.
Они провели день в большой спальне Уильяма и Мелиты, служившей также соларом[4]. Но сегодня Лайонин никак не могла сосредоточиться на шитье, потому что постоянно подносила кольцо к свету, любуясь игрой изумрудов, и слишком часто подбегала к окну, чтобы взглянуть на ристалище.
– Лайонин, – небрежно приказала наконец Мелита, – в этом году урожай яблок особенно хорош. Пойди к кухарке и попроси у нее несколько штук.
– Я не голодна.
– Но я подумала, что вороному лорда Ранулфа может понравиться угощение.
Лайонин мигом вскочила и, подбежав к матери, обняла ее и чмокнула в щеку. И, уже взявшись за дверную ручку, обернулась:
– Когда-нибудь я спрошу, какое такое срочное дело было у отца к тебе, если меня оставили наедине с лордом Ранулфом и велели его вымыть.
По лицу Мелиты пробежала легкая тень, но для дочери и этого оказалось достаточно. Смеясь, она спустилась на кухню.
В конюшне было тепло и приятно пахло сеном. Девушка, несшая маленькую корзинку яблок, подошла к стойлу, погладила большую конскую голову и открыла дверцу. Вороной осторожно взял яблоко с ее ладони и стал есть, а она тем временем ласкала его мощную холку.
– Лайонин! Что ты делаешь? Тебе нельзя подходить к Таю! Это опасно! – окликнул ее Джеффри.
Лайонин шагнула к низкой деревянной перегородке и улыбнулась молодому человеку.
– Он так же добр, как его хозяин, – заверила она и, погладив бархатный нос, взяла железный гребень и принялась расчесывать длинную густую гриву.
Джеффри благоговейно взирал на эту сцену.
– Но Тай – жеребец и совсем не отличается добрым нравом. Он еще ни с кем, кроме Ранулфа, не вел себя так! Знаешь, что он укусил старшего конюха твоего отца?
– Уверена, что тот заслужил наказание. Смотри, какой милый конь!
Она подошла ближе к ногам Тая и погладила колени, поросшие длинными волосами, ниспадавшими до самого пола.
– Я не встречал девушки, подобной тебе. Брату очень повезло.
Лайонин встала и протянула Таю новое яблоко.
– Одного не понимаю: почему он до сих пор не женат? То есть был женат когда-то, очень давно. Представить не могу, как это придворные дамы упустили такого жениха?
– О нет, они пытались. Но в их глазах и поведении есть нечто такое, что можно разгадать без труда. И это что-то – алчность.
Кровь прихлынула к щекам Лайонин. Она поспешно отвела глаза.
– Но меня тоже одолевает алчность. К нему. Джеффри рассмеялся:
– Придворным дамам не дает покоя его богатство, и это очень легко увидеть. Они замечают его дорогие одежды, соболью подкладку плаща, драгоценности на камзоле и точно знают стоимость его имений.
– Имений? Но у него только Мальвуазен, остров к югу от Англии!
– Мальвуазен – всего одно владение из многих. Есть еще и…
– Не рассказывай! Не хочу думать о моем Ранулфе как о придворном короля, одном из его графов. Это безумно меня пугает. Лучше бы он был бароном вроде моего отца. Тогда он оставался бы дома и играл с нашими детьми.
– О каких детях идет речь? – осведомился подошедший Ранулф. – Я еще не коснулся девушки, а она уже считает себя матерью.
Джеффри перевел взгляд с Лайонин на брата:
– Пойду потолкую с Малардом. Ранулф усмехнулся, глядя вслед юноше.
– Что тут смешного?
– Малард редко говорит с кем бы то ни было, – пояснил он, оборачиваясь к Лайонин, все еще расчесывавшей конскую гриву. – Похоже, ты согласилась выйти за меня из-за моего жеребца. Когда мы приедем в Мальвуазен, я найду подходящую кобылку, и, может, дочь Тая станет твоей верной спутницей.
Жеребец подтолкнул хозяина в плечо.
– Видишь, эта мысль ему нравится. А теперь иди ко мне. Ты так избалуешь беднягу, что придется его продать.
Лайонин послушно шагнула вперед. Он положил руки ей на плечи и пристально заглянул в глаза:
– Хочу запомнить тебя, потому что завтра утром уеду.
– О нет! Не так скоро! – Она качнулась к нему. – Неужели не можешь остаться, пока не прочтут оглашения? Пока мы не обвенчаемся. Тогда мы отправимся вместе.
– Не могу. Я обещал управителю, что буду в Мальвуазене. Там много срочных дел. Но я возвращусь в день свадьбы, и ты станешь моей. А сейчас тебе нужно идти к матери.
Лайонин гневно отступила:
– Вечно ты отсылаешь меня.к матери! Я останусь с тобой!
– Нельзя. Покаты не станешь моей женой… нет, я не могу этого вынести. Иди, или я сам отнесу тебя!
Она лукаво улыбнулась и не сдвинулась ни на дюйм.
Он бесцеремонно перекинул ее через плечо, так что плутовка оказалась в крайне неприличной позе. Она во весь голос требовала освободить ее, что он и сделал, еще не дойдя до двери конюшни.
– Я самая несчастная невеста в Англии и единственная, кого даже не поцеловали как следует после помолвки!
– Ты не понимаешь. Я не могу целовать тебя, не пожелав большего. Я уезжаю на рассвете. Если ты спустишься во двор, я поцелую тебя перед отъездом. А теперь иди и не искушай меня.
Девушка медленно побрела к старому каменному донжону и стала взбираться по деревянным ступеням.
За ужином было официально объявлено о помолвке/Жених с невестой выслушали поздравления друзей. «Черные стражи» встали и подняли за них чаши, похвалив красоту и очарование Лайонин.
– До чего славные люди, – засмеялась она, не замечая побелевших от напряжения кулаков и мрачного лица Ранулфа.
После обеда Лайонин пела и играла на псалтерионе, похожем на арфу инструменте. У нее оказался чистый, звонкий голосок, и за игрой и пением она смотрела только на Ранулфа.
Он поцеловал ее руку, пожелал спокойной ночи, и они расстались, прекрасно сознавая, что их разделяет единственная тонкая стена. Ранулф втайне радовался, что Люси вернулась из деревни и у него не будет соблазна войти к Лайонин, как вчерашней ночью.
На один-единственный момент перед тем, как заснуть, он вдруг усомнился в мудрости решения жениться на почти незнакомой девушке. Да, она смотрела на него, как до сих пор не глядела ни одна женщина, но что, если она так же пожирает глазами и других мужчин? Может, просто умеет притворяться лучше, чем придворные дамы, и поэтому заставила его поверить, что интересуется именно им, а не богатствами Мальвуазена?
Он постарался выбросить из головы неприятные мысли, но позже они опять настигли его.
Лайонин лениво потянулась, совсем как настоящая рыжая кошка. Еще не вполне проснувшись, она чувствовала, что сегодня случится нечто очень приятное. Ее одолевало волнение, имени которому не было.
Широко распахнув глаза, она спустилась с постели, бесшумно, чтобы не разбудить Люси, и торопливо оделась. Нынче Лев покидает Лоренкорт, и ей нужно повидать его напоследок.