— Ты же не маг, Колян? — вопрос вырвался против воли.
— Ни в одном глазу.
— И как ты живёшь… Со всем этим?
Ногой придвинув к столу ещё один табурет, телохранитель уселся напротив. Взял в правую руку нож, в левую вилку, колени тщательно застелил льняной салфеткой…
— Да нормально, — сказал он, отправляя в рот громадный кусок мяса. Прожевал, задумчиво причмокнул и удовлетворённо кивнул. — Да ты ешь, ешь, — подтолкнул он меня. — Яичница ждать не любит. Пыть минут — и уже резина.
Я послушался.
В своей долгой жизни я перепробовал много блюд — в разных мирах, под светом разных солнц. Были среди них и шедевры кулинарного искусства, и то, что мой друган Лев называл просто: «рвотный камень»… Но вот эта яичница с олениной, с какими-то ещё незнакомыми мне пряными травками, с этими удивительными красными плодами с смешным названием «помидор»…
В этот миг мне казалось, что ничего вкуснее я не ел.
Сквозь бледные шторы пробивался желтый солнечный свет, он лежал на чёрно-белых плитках пола ровными тёплыми квадратами. На плите пел чайник, и пахло тёплым, только что выпеченным хлебом.
— Ты ведь чувствуешь себя чужаком, — вдруг сказал Колян. — Думаешь, что тебе здесь не место.
Вымазав тарелку хлебным мякишем, я кинул в рот последний кусочек, прожевал, а потом спрятал лицо за чашкой с чаем.
Чай у Коляна был сладкий. С молоком. Я такого ещё не пробовал… А ещё он удивительно точно угадал мои мысли.
— Да ладно, можешь не отвечать, — телохранитель порылся в ящике стола, достал трубку, пачку табаку, и принялся священнодействовать. — Я и так всё вижу. И прекрасно тебя понимаю. Сам был таким.
Я подавился. Чай брызнул из ноздрей на скатерть, я схватил салфетку, принялся вытирать грязные лужицы…
— Чтобы чувствовать себя чужаком, не обязательно явиться из другого мира, — он вновь правильно угадал мои мысли. — Достаточно быть чужим той среде, в которой находишься. Внук бывшего военнопленного, бывшего врага — японца. Да ещё и не маг, — раскурив трубку, Колян выпустил густой клуб сизого, чуть отдающего горелой кашей, дыма. — После войны здесь была разруха — да и где её не было? Всё для фронта, всё для победы, сечёшь?
— Это та война, где японцы напали на Сахалин?
Он покачал головой.
— Другая. Гораздо позже, и не с японцами… Семпай был далеко, вместе с Государем они пытались сделать так, чтобы всё это безобразие кончилось — и у них получилось. Но сюда пришли враги… Отца убили почти сразу — он тоже не был магом, к тому же, хромал, получил увечье давно, когда приземлялся в том деревянном, похожем на спичечный коробок, самолётике… Мать тоже погибла. Как и остальные взрослые. А нас, сколько-то ребятишек, погрузили в вагон и отправили по этапу, — Колян почесал ухо. Страшное, похожее на кочан салата, придавленный к голове, — Семпай меня там нашел. Спустя два года. Впрочем, нашел он не только меня, он оттуда всех вывез, и своих и чужих — кто жив остался. Привёз нас всех сюда, в Каховку. Нанял людей, построил дома, школу, что-то ещё для жизни. Мы все тут — или те самые, вывезенные из лагеря, или их потомки. А мы ведь маленькие были, и долго не верили, что всё кончилось, — он вновь потёр это своё ухо, оно уже было красным, как петушиный гребень. — Но семпай не сдавался. Приходил каждый день, разговаривал с нами… Слышь, те, что были помельче — и я в их числе, — и говорить уже разучились, рычали, как щенята. Он и обращался с нами, как с щенками: говорил ласково, терпеливо, гладил по голове, кормил с рук. Он нас научил заново, что взрослый — это может быть хорошо. Что это не страшно.
Колян замолчал, окутавшись дымом, а я вдруг вспомнил своё детство. Когда меня выбросило на Ёшики, растерянного и ничего не понимающего, в тело подростка четырнадцати лет — мне было восемь. Наверное, это и помогло тогда выжить: все думали, что я старше.
— Мне кажется, князь не так уж сильно скучает по внуку, — глядя в сторону, сказал я.
Княжич Владимир был сейчас на моём месте. В буквальном смысле: в моей оболочке, под ласковым, но неусыпным надзором Корпуса… К его услугам были лучшие психологи, друзья, готовые показать всё самое интересное… И гипнопедия. Имея желание, он мог стать кем угодно. По закону, пока я находился в его оболочке, Владимир Антоку мог пользоваться всем моим имуществом. И капиталом.