Даже до того места, где я стоял, на крошечном балкончике под сводчатым потолком, долетала горячая волна запахов. Духи, живые цветы, горячий воск, кожа, шелк…
А пары кружились в вальсе, и пышные юбки летели, и начищенные ботинки щелкали каблуками…
— Волнуешься?
Я вздрогнул. Зрелище бала поглотило меня настолько, что всё вокруг сделалось блёклым, ненастоящим.
А Фудзи был красавец. В чёрно-белом гусарском мундире, с ментиком через одно плечо, с золотыми кудрями… В белых перчатках, с саблей на левом боку.
— Нисколько.
И это была правда. Увидев Фудзи, одним взглядом окинув его наряд и вдруг сообразив, что я прекрасно разбираюсь — где ментик, а где эполеты…
В-общем, я понял, что благодаря Кладенцу, не буду чувствовать себя медведем в посудной лавке. Ещё одно забавное сравнение. Которого — могу поклясться — я не знал до этой минуты.
На мне тоже был мундир. Не гусарский, а морской: чёрные брюки с шелковым лампасом, белый китель, фуражка… Я был отражением, почти копией князя Соболева, его тенью. Его наследником.
Жесткая ткань воротника неприятно врезалась в шею — это для того, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не опускать подбородок.
— Приготовься, чудовище, — Фудзи махнул рукой в сторону лестницы. — Скоро наш выход.
Программку со сценарием бала — расписанным по минутам — я нашел у себя в спальне, на подушке. Рядом с выглаженным мундиром и фуражкой с золотым двуглавым орлом и солнечным диском на околыше.
А ещё меня заставили тренироваться — до прихода гостей. Князь лично прогнал нас с Фудзи туда-сюда по этой лестнице, по всей сотне ступенек, раз шесть. Пока мы не научились сходить торжественно и неторопливо, держа головные уборы на сгибе локтя, и при этом не глядя под ноги, а как бы поверх голов, вдаль, в широко распахнутые окна, за которыми было небо.
— Слушай, всё хотел спросить… — встав сбоку, за резной балюстрадой, мы ожидали сигнала распорядителя. — Почему чудовище? У меня что, рога, или огонь из пасти?
Мой друг расхохотался. Громко, всё равно внизу, где танцуют, из-за музыки ничего не слышно.
— Самое страшное чудовище — это человек, Курои-кун, разве ты не знал? Явившийся из другого мира, владеющий тайным, недоступным простым смертным знанием, и к тому же — самый могущественный чародей. Как ещё тебя называть?
— Что ты несёшь? — мои уши вновь начал заливать жар. Я прямо чувствовал, как из обычных, бледных, они становятся багровыми, а ещё чуть-чуть прозрачными… — Какой ещё чародей? Я же не владею и сотой долей тех знаний, что ваши сэнсэи!
— То-то и оно, Курои-кун, — Фудзи усмехнулся, на мой взгляд, преувеличенно трагично. — Ничего не зная, ты в одночасье нашел общий язык с Артефактом. Это ли не доказательство твоей потусторонней силы?
— Принц Константин, перестаньте смущать моего внука, — на губах Соболева играла улыбка, призванная смягчить строгий тон. — Ему и так предстоит испытание не из лёгких.
Как я уже говорил, мой мундир был отражением одеяния князя. Ткань кителя настолько белая, что светится сама по себе. Орденские планки — их было много, — ловили блики хрустальных люстр, как и начищенные чёрные ботинки.
Князь тоже был при сабле. Церемониальное оружие представляло собой произведение искусства. Притаившийся смертоносный зверь.
Распорядитель подал незаметный снизу сигнал, и князь подтолкнул меня к лестнице.
— Да поможет нам Эфир, — шепнул он, вставая в центре. Слева был Фудзи, справа — я. Так и пошли.
— Вон тот, с моноклем — барон Трофимов, заводы электробытовой техники и посуды, — негромко вещал князь, пока мы спускались — медленно, с достоинством. — А вон там, в красных перьях — мадам Блаватская. Ректор кафедры востоковедения Суворовского училища, удивительно собранная женщина… А ещё вон тот господин, в плохо сидящем смокинге — Королёв. Ракетостроение и спутники. Ах, какую станцию господин Королёв запустил на орбиту в прошлом году! Если б не здоровье, я бы сам стал космонавтом… А там, лысый, в коричневом костюме — граф Замятин. Я вас обязательно познакомлю, удивительный человек. Пишет книги про будущее.
Вот так, незаметно, мы добрались до самой нижней ступеньки, и Фудзи тут же закружился в танце, увлекаемый барышней в розовых шелках…
Но князь остался рядом. Было ещё множество лиц — усатых, бритых, с бородой, с двойным подбородком, очерченных очень твёрдо, — всем я пожимал руку и деревянно улыбался.
И танцы: вальс, полонез, что-то ещё, где надо проходить сквозь арку из сомкнутых над головами рук…
НИ ОДНОГО женского лица я не запомнил. Всё время считал шаги, повороты — боясь ошибиться и наступить на нежную, словно сотканную из лепестков роз, шелковую туфельку. Так что самое страшное, чем пугал меня Колян, и на что я совершенно, абсолютно не имел никакого права, прошло мимо. Помню только, что у всех девушек были жутко твёрдые бока в корсетах.