Заметив боковым зрением прозрачную трубку и проследив её взглядом, я понимаю, что трубка кончается иглой, воткнутой мне в руку…
Рядом, на табурете, сидит человек и неотрывно смотрит на меня.
— Здравствуй, Володенька, — говорит он, когда глаза наши встречаются. — С возвращением.
Пласт памяти всплывает откуда-то со дна, покрытого мутным, густым и тягучим илом.
— Бестушефф, — в горле пересохло. Язык не слушается и противно липнет к зубам.
Соболев поднялся, в его руке появилась чашка с носиком, из каких поят детей. Он приблизил этот носик к моим губам и наклонил.
В горло полилась приятная жидкость, чуть сладковатая, с терпким ароматом.
— Липовый чай с мёдом, — сказал князь. — Он придаст тебе сил.
— Бестужев, — повторил я, отдышавшись. Головы поднять не удалось, поэтому говорить пришлось лёжа, глядя в потолок, и только изредка бросая косой взгляд на Соболева. — Его уже схватили? Что удалось узнать?..
Лицо Соболева казалось странно напряженным, замкнутым. Седая щетка усов нервно шевелилась под носом — но на этом и всё.
— Мы никого не задерживали, — наконец сказал князь.
— Но почему? Ему удалось скрыться? Я же видел, что Белый Лотос стреляла в магистра. Она не могла промахнуться…
— Хякурэн не стала стрелять, — голос князя оставался нейтральным, но где-то глубоко — я это чувствовал — клокотала ярость.
— Ничего не понимаю, — грудь моя крест-накрест была перетянута бинтами, и на белой хлопковой ткани проступали свежие красные пятна… — Покушение на наследника клана, прямо в его спальне. И вы ничего не будете делать? Или… вы не можете.
Последний вывод я сделал, когда князь Соболев, — Соболев! — отвёл взгляд.
А в моей груди клокотало отчаяние. Впрочем, там много чело клокотало — какие-то жидкости, неприятные выделения, — но главным, всепоглощающим чувством, была ярость.
Этот человек пришел в мою спальню. Он угрожал мне! Он совершил наглое, ничем не обоснованное покушение. Он должен ответить.
— Сэмпай, можно я?
Оказывается, с другой стороны кровати тоже кто-то сидел. И даже не кто-то, а сама Белый Лотос.
— Но…
— Вам надо отдохнуть, Алексей-сан, — в её голосе появились непривычно мягкие нотки, я таких ещё не слышал. Разве что, когда она говорила с отцом… — Идите. Поешьте, примите душ. Может быть, немного поспите. А я никуда не уйду. Обещаю.
Князь наклонился и сжал мою руку — осторожно, чтобы не задеть капельницу. А потом встал и пошел к двери. Спина ровная, словно из дерева. А ноги — как циркуль, почти не гнутся…
Когда дверь закрылась, я перевёл взгляд на девушку.
Она переоделась: лёгкое бальное платье сменилось белым кимоно из жесткой, стоящей колом материи. Перечёркнутое чёрным поясом, оно напоминало бумагу для оригами — с острыми гранями, по которым нужно сгибать, чтобы получилась фигурка.
Из широких рукавов высовываются тонкие смуглые руки, а голова возносится над воротником гордо, как неприступная крепость. Впечатление усугубляет сложная, с множеством заколок, причёска.
— Я не собиралась стрелять в Бестужева, — просто сказала она. — Это было бы… контрпродуктивно. Ему не страшны пули. Но тем не менее, это могло создать неприятный прецедент. Было бы очень сложно оправдаться. Даже мне.
— А ничего, что он перед этим стрелял в меня? — я никак не мог понять. Возможно, виновата потеря крови… — Ведь это преступление, верно? Вот так вот взять, и застрелить человека, в его собственной спальне.
— Всё было не так, — пожатие плеч только угадывалось. Кимоно громоздилось вокруг тонкой фигурки Хякурэн, как белая глыба, и она двигалась внутри него совершенно свободно. Как бабочка в слишком просторном коконе. — Молодой наследник САМ пригласил магистра к себе в апартаменты. Владимир Антоку изъявил желание вступить в Орден Четырехлистника. И клятву верности решил подписать сразу, не откладывая в долгий ящик. Но в спальне ждала засада. Кто-то хотел устранить наследника князя Соболева, явившегося из Ямато столь неожиданно, и нарушившего ой как много разных планов… И вот он, граф Бестужев, прикрывает Владимира собственной грудью, но врагов много, и один из них — раз, два, три — успевает выстрелить. И уходит через портал. Магистр бросается в погоню, успев послать сигнал тревоги. Граф уверен, что с наследником всё будет в порядке — ведь любой маг способен самоисцелиться. Ему кажется, что гораздо важнее поймать убийц, узнать, кто стоит за покушением.
— Это официальная версия?
Белый Лотос кивает. Её лицо непроницаемо, голова дёргается коротко, как у болванчика. И только подвески в волосах издают недовольный звон.