— Как нам узнать, что ты не врёшь? — спросил я, стараясь, чтобы в голосе не было слышно никакого акцента.
— А никак, — ощерился проводник. — Но каждые несколько часов он выводит девку на прогулку. Ну, поссать там… — Серый плотоядно ухмыльнулся. — А ещё он покупал в аптеке тампоны. Ну, для баб которые. Крем, салфетки — воттакенный пакет, — он широко развёл руки с не слишком чистыми ладонями.
Молодец Любава, — подумал я. — Загружая тюремщика заданиями, капризничая, требуя прогулок — она осложняет тому жизнь. А заодно оставляет Знаки. Даже при том, что она не может воспользоваться Эфиром, есть много способов дать о себе знать.
А Любава уверена, что её будут искать.
Я отполз назад к Коляну и поднялся на ноги.
— Может, попробовать подобраться поближе и заглянуть в сарай? — спросил я, не слишком дружелюбно косясь на проводника.
— Слишком опасно, — после некоторого раздумья ответил Колян. — Ему, в отличие от нас, терять нечего.
— Ещё как есть, — я пытался спорить. — Бестужев никогда не сдаётся. Он всё ещё уверен, что сможет осуществить задуманное.
Если бы на мне был стэллс-костюм, — пришла мысль. — Я бы с лёгкостью прошел через этот пустырь, и даже зашел в сарай, чтобы убедиться, что фургон на месте…
Но я оставил его в сторожке Коляна. Что толку от этой тряпочки, когда нельзя воспользоваться Эфиром?..
— Смотрите, — позвал Серый.
Мы с Коляном замолчали. Я пригнулся и пополз поближе к проводнику — оттуда было лучше видно пустырь. Телохранитель замер неподвижно, как скала. Не слышно было даже дыхания.
В это время от ворот сарая отделились две тени. Когда они вышли на открытое место, я сразу узнал Любаву. Тонкая фигурка с рыжими волосами, плещущими вокруг головы, как жидкое пламя. Она семенила за более высоким человеком, одетым в кремовый плащ с поднятым воротником. На голове его была шляпа, широкие поля закрывали лицо.
У Любавы были скованы руки — спереди, от наручников тянулась цепочка, за которую то и дело дёргал Бестужев. Ноги тоже были связаны — но не слишком плотно, чтобы она могла передвигаться. Девушка спотыкалась, трясла головой — было видно, что она пытается упираться, идти со своей скоростью. Но спутник ей этого не позволяет.
Через пару секунд они скрылись за углом сарая.
— В туалет повёл, — еле слышно шепнул Серый. — Там кушари. Давно никто не косил. Вот он её туда и… — опять дёрганое движение кадыком. Веки прикрыты сморщенными и тонкими, как у дохлого цыплёнка, веками.
Не говоря ни слова, я сорвался с места и побежал. Услышал за спиной затухающее ворчание Коляна, но даже не оглянулся. Он должен понимать: это единственный шанс проникнуть в сарай. Пока Бестужев занят Любавой, которая, я надеюсь, будет громко шуршать травой, тянуть время и жаловаться на всё подряд — хотя бы в надежде на то, что её услышит кто-то посторонний — я смогу устроиться где-нибудь в сарае.
Такие помещения не бывают абсолютно пустыми. Наверняка там в изобилии валяется старая рухлядь, в которую я смогу зарыться, и подождать.
Серый сказал, что Бестужев временами уходит в город… Почему он спрятался именно здесь, в Орехове? — мысль мелькнула, и пропала. Я уже подбегал к сараю.
Заглянул внутрь. Кроме белого автофургона там ничего не было — мои предположения, что я смогу спрятаться, не оправдались. Помещение, обшитое большими фанерными листами, с полом, покрытым слоем мягкой резины, с высокой крышей, сквозь которую пробивались тонкие солнечные лучи, было совершенно пустым.
Наверняка он выбрал это место не случайно, — я обшаривал сарай взглядом, в надежде увидеть хоть что-то, малейшую зацепку. — Он готовился заранее. Граф нашел и обустроил это место давно…
На раздумья времени не оставалось — я услышал шаркающие шаги и девичий голос с характерными капризными нотками.
Единственным местом, где можно было спрятаться, был фургон. Не он сам — все дверцы были заперты — а место под ним.
Добежав на цыпочках до фургона, я скользнул в пахнущее машинным маслом и бензином тесное пространство. Закатился как можно глубже, к самой середине, и перестал дышать.
Голос Любавы раздался совсем близко. Дверной проём закрыли тени, послышались глухие пружинящие шаги по тартановому покрытию. В поле моего зрения появились ноги: стройные, обтянутые тканью стэллс-костюма, и не слишком чистые ботинки с чёрными шнурками. На них спускались манжеты шерстяных брюк, тоже слегка испачканных.
— Знаете, граф, никогда не замечала за вами склонности к вуайеризму, — голос Любавы был подчёркнуто светским, чуть снисходительным. — Впрочем, что вам ещё остаётся? — продолжила она. — Ваше новое лицо, хотя и не лишенное некой экзотичности, вряд ли привлечёт даже самую непритязательную партнёршу. Или партнёра — я слышала, у вас несколько иные предпочтения в сексе.