Накатила тошнота.
Но закрыть глаза я не мог: пол то поднимался почти к самому лицу, то падал куда-то вниз, так, что противоположный конец коридора с проёмом шлюза, оказывался под ногами. И в то же время меня бросало от одной стены к другой, качая, как на качелях.
Я боялся, что если закрою глаза, он тут же коварно огреет меня по лбу.
Здесь оставаться нельзя, — тошнота забулькала где-то у самого горла. — Не хватало ещё опозориться перед этим пацаном с бывалым взрослым взглядом. Или перед Хякурэн…
Несмотря на кардинальную смену деятельности, в моих глазах Белый Лотос не утратила ни ступеньки своего высокого положения: словно она — богиня Аматэрасу, глядящая на наш мир с белоснежной вершины.
С трудом припоминая, в какую сторону указывал Ватанабэ, когда говорил про гальюн, я кое-как добрался до лестницы, и вцепился в металлические поручни.
Только не здесь, — билась в голове одна-единственная мысль. — Только бы найти этот чёртов гальюн…
А потом палуба вдруг задралась особенно высоко и коварно ударила меня по лбу.
…тебе говорил. Его укачивает, как младенца на карусели, — кажется, это был голос Фудзи.
— Это не морская болезнь, — второй голос принадлежал Хякурэн.
— А что тогда? Отравление? Да мы вроде и не ели ничего… Говорю тебе, не переносит он качки. Вот и на подлодке то же самое было.
— На подводных лодках не страдают морской болезнью. Там нет качки.
— А я о чём?..
Я открыл глаза.
Низкий, весь в заклёпках и потёках ржавчины потолок. Прямо перед лицом, если повернуть голову — круглый иллюминатор, в котором видны далёкая полоска синего горизонта и красный кружок солнца.
И так как от зрелища нависающего потолка тошнило ещё сильнее, я принялся смотреть в иллюминатор.
— Эй, чудовище, ты нас слышишь?
Подо мной был не гамак, а какое-то более жесткое и устойчивое ложе. Во всяком случае, спина не провисала, а желудок не грозил вскарабкаться по пищеводу, чтобы покончить самоубийством.
— Что случилось? — говорить не хотелось, но ведь они же не отстанут… — Мы попали в страшную бурю?
— Какая там буря! — судя по голосу, мой друг вовсю наслаждался. — Мимо нас прошел сухогруз, — последнее слово он выговорил с особым удовольствием. — Поднял волну…
Я откинулся на спину и со стоном закрыл лицо руками.
— То есть, мы всего лишь попали в кильватерную струю.
— Ну, сухогруз был довольно большой, — смутился Фудзи.
— Выбросьте меня за борт, — попросил я совершенно искренне. — Нет, правда… Мы хоть из бухты вышли?
— Да, — ответила Хякурэн. — Мы в открытом море.
От её голоса по моему телу разлилась приятная прохлада. Хотелось, чтобы она говорила ещё, но придумать, о чём спросить ещё, я не мог.
— И должны, между прочим, ловить рыбу, — наставительно произнёс Фудзи. — Вымётывать этот, как его… Снюрревод, поднимать на борт всякую там кильку и скумбрию, грузить в трюм…
— В открытом море снюрреводом рыбу не ловят, — обрубила его разглагольствования Белый Лотос. — Слишком глубоко. К тому же, у нас нет холодильников. Рыба не долежит до Осаки.
— А как же наши малые детушки? — не унимался Фудзи. — Они будут горько плакать, если мы не наловим рыбки, и не заработаем денег, чтобы отправить их в школу…
— Обед через полсклянки, кок, — повысила голос Хякурэн. — Я чувствую запах горелого кунжутного масла.
— Ох, батюшки! — всплеснув руками, принц Фудзивара убежал.
Между нами повисло неловкое молчание. Я думал о том, что в Тикю меня преследует какая-то недобрая карма: я лежу, ни жив ни мёртв, а рядом сидит какая-нибудь женщина…
— Где я?
Не помню, чтобы Ватанабэ показывал нам это помещение. Здесь было уютно. Ощущение это заключалось в запахе. Пахло мятой, ещё какими-то травами. Подушка была жесткой, но от неё исходило ощущение чистоты.
А вообще обстановка была спартанской: койка, на которой я лежал, напротив — длинный расписной деревянный ларь. На откидном столике — пухлая тетрадь с привязанным за верёвочку простым карандашом…
— Это моя каюта, — сказала Белый Лотос, усаживаясь в ногах кровати, на самый краешек. — Принц Антоку. Я хочу поговорить с вами о том, что вы собираетесь делать в Ямато.
— Не нужно так официально, — поморщился я. — Я ведь лежу в твоей кровати. По-моему, это заменяет выпивку "на брудершафт". Так что давай на "ты".
— А ты повзрослел, — сказала она тогда.
— Да, как видишь, — я окинул взглядом своё тело, накрытое клетчатым шерстяным пледом от самой груди. То, что я раздет, осознал я только сейчас… На мне осталась только верёвочка с жемчужиной мастера никто, которую я повесил на шею — чтобы не потерять.