И я увидел слабый контур паутины, опутывающей мою голову. Её мицелий пророс в полушария головного мозга, пустил ложноножки в мозжечок и гипофиз.
— Эта сеть — нечто, привнесённое извне, — сказал голос Хякурэн. — Каждый человек имеет ауру, сотканную из воспоминаний, жизненного опыта и мыслей, которые постоянно и непрерывно роятся под черепом. Но твоя сеть… Такое чувство, что её накинули на уже сформировавшийся разум. Насильно вживили в твою ауру. Имплантировали.
— Ну так сними её, — сказал я молча, уверенный, что Белый Лотос меня услышит. — Убери эту сеть.
Я чувствовал, как она жжет. Как она мешает мне правильно мыслить. Не даёт стать самим собой.
— Я не могу, — сказала Белый Лотос. — Насильственное вмешательство может навредить больше, чем помочь. Мне кажется, ты должен сделать это сам. Когда поймёшь, что это такое. И что тебе это необходимо.
Я хотел возразить, но почувствовал, что её больше нет внутри меня. И открыл глаза.
С затаённой грустью вновь увидел ржавый, в заклёпках, потолок, ощутил жесткость подушки под головой, почувствовал необходимость вдыхать и выдыхать воздух. И так — раз за разом…
— Потерпи, — сказала Хякурэн. Она убрала руку с моей груди, и вообще поднялась на ноги, собираясь уходить. — Впервые покидая своё тело, по возвращении все чувствуют некоторую… бренность бытия. Но это пройдёт. А взамен накатит эйфория от ощущения того, что ты жив. Поосторожнее с этим. В таком состоянии люди способны на любые безумства.
Она открыла дверь, чтобы покинуть каюту.
— Подожди, — я сел на кровати. Тут же понял, что даже сидя макушкой задеваю потолок, но ложиться снова не стал. — Я знаю, что это за паутина в моей голове.
Я действительно узнал это. Пребывая на борту крошечного судна, затерянного посреди бескрайнего океана. В тот самый миг, когда смог своим внутренним взором окинуть Вселенную.
— Тем лучше для тебя, — сказала Белый Лотос, и вышла. — Надеюсь, ты поймёшь, что с этим делать.
Паутиной, опутавшей мой разум, были директивы Корпуса. Те незримые нити, что делали чрезвычайных посланников послушными дрессированными псами.
Тело — всего лишь оболочка. Посланники меняют их, как модницы меняют наряды. Но разум… Разум всегда один. И в него, подобно стальным костылям, психологи Корпуса вбивали Правила Подчинения.
Это делалось под гипнозом. Ни один из нас толком не мог сказать, что происходило там, в белых палатах, за матовыми стеклянными дверьми.
После Сеансов мы чувствовали себя обновлёнными. Лёгкими и свободными от груза ненужных эмоций. Счастливыми.
Ведь мы выполняем нужную и важную работу. Служим благородным целям. Делаем то, на что не способен никто другой.
Считалось, что такая перезагрузка полезна для синт-оболочки…
Но теперь я знал, что это не так. Попросту говоря, паутина — это КОД. Выжженная в мозгу командная строка, которая управляет действиями посланника, где бы он ни находился.
Код — это то, что ДЕЛАЕТ нас посланниками.
Скорость реакции, память, способность принимать решения… Но так же — послушание. Мы — ценный актив Корпуса, его верные солдаты. Мы должны без вопросов выполнять миссии и возвращаться на базу Корпуса с добычей в зубах.
Никогда не сопротивляться. Никогда не думать о том, чтобы сбежать. Никогда не применять своих знаний и умений во вред Корпусу. Никогда не мечтать о свободе.
Когда я проснулся, уже спустилась ночь. Обед я пропустил, но Фудзи принёс мне перекусить: ломоть солонины на куске тёплого ржаного хлеба.
— Извини, чудовище, больше ничего нет, — он присел на сундук Хякурэн наблюдая, как я уплетаю угощение.
— Что, всё сгорело, и ты решил от отчаяния броситься в море?
После космических откровений, мною овладела весёлая ярость. Тошнота никуда не делась, но зная, что все эти недомогания — не физического происхождения, а скорее, глюк системы, я решил больше не обращать на неё внимания.
Как только я пойму, как это сделать, я выжгу директивы Корпуса из своего разума.
— Наоборот! — Принц Фудзивара расплылся в счастливой улыбке. — Я готовлю так вкусно, что ничего не осталось. Вылизали тарелки подчистую. Хякурэн сказала, что я — лучший кок из тех, что когда-либо плавали на Кобаяши Мару. Я даже подумываю занять эту должность на постоянной основе.
— А что? — доев солонину, я наклонился, и хлопнул его по коленке. — И оставайся. Заведёшь себе трубку, научишься её курить…
— Эх, мечты, мечты, — Фудзи вздохнул и поднялся. Потолок каюты был слишком низким, ему так и не удалось выпрямиться во весь рост. — Одна проблема: я привык к необузданной роскоши своего эйрстрима, а здесь всего одна каюта. И принадлежит она шкиперу. А у меня, потомственного даймё, от этого гамака в кубрике все кости болят…