Приняв внешность взрослого Владимира Антоку, я стал тем, у кого есть своё место в жизни. Свои привилегии — и свои обязанности.
И самое главное: изменившись, я перестал чувствовать себя узурпатором. Тем, кто занял чужую оболочку.
— Идёмте, — дверь вагона наконец открылась и она легко шагнула на ярко освещенный перрон.
Я скользнул следом. Теперь я не стеснялся своего обтягивающего, как капроновый чулок, костюма.
Перрон ничем не отличался от того, где мы сели в поезд, и создавалось впечатление, что покатавшись, мы вернулись в ту же точку.
— Где мы? — голос не разнёсся гулко по пустому помещению — как этого следовало ожидать. Он словно растворился в сухом воздухе, затух, как волна на песке.
— Это… тоже тюрьма, — сказала Салтыкова. — Но только для преступников — магов. Идёмте. Вы должны кое-кого увидеть.
Шива, — моё сердце глухо забилось. — Сейчас я увижу Шиву.
Когда мы, спустя десять минут быстрой ходьбы по узкому, как кишка, коридору, подошли к зарешеченной двери, я уже почти успокоился.
Салтыкова протянула руку к зарешеченному окошку и взялась за заслонку.
— Готовы? — спросила она.
Глава 2
Протянув руку, госпожа секретарь распахнула дверь и толкнула меня в спину. Чтобы не упасть, мне пришлось сделать шаг в камеру.
Дверь захлопнулась.
Обманула. Она просто хотела перевести меня в другую тюрьму без лишних проблем! — эта мысль настойчиво билась в висках, в то время как глазами я подмечал детали, не соответствующие этой гипотезе.
Обитые светлым шпоном стены. Толстый ковёр на полу, блёклого оттенка овсяной каши. Мягкая мебель, портьеры, за которыми угадывалось фальшивое окно, или скорее, громадный плоский экран, в данный момент тёмный и пустой.
Одну из стен полностью занимал стеллаж, заполненный книгами, статуэтками, большими ракушками и свитками из натуральной кожи.
Сначала я принял их за рулоны бумаги, но запах — характерный для выделанной кожи запах химикатов и чернил, не позволил ошибиться.
В глубине комнаты — ибо камерой заключения это помещение назвать не поворачивался язык — стоял большой стол, на нём — старинная лампа с тяжелым кованым пьедесталом и абажуром зелёного стекла.
В круге тусклого света за столом сидел человек. Он должен был слышать и мои шаги, и стук закрываемой двери, но предпочёл не отрываться от своего занятия.
Тогда я сам пересёк комнату и подошел к столу. Ведь за этим меня сюда и привели, верно? Салтыкова сказала: вы должны кое-кого увидеть.
То, что это — не Шива, я понял сразу, и разочарование оставило горький след на языке. Но любопытство становилось всё сильнее.
Если госпожа секретарь потратила время на то, чтобы привезти меня сюда, значит, это очень важно.
— Одну минуту, — сказал человек за столом, не поворачиваясь ко мне. — Я должен закончить одно дельце, и тогда я в полном вашем распоряжении.
Голос у него был мягким, с приятной хрипотцой. И достаточно вежливым — чтобы я не выказал раздражения.
Не в силах сдержать любопытство, я подошел ближе и заглянул человеку через плечо.
На столе лежал альбом с прозрачными окошками. В каждое была вставлена небольшая картинка — три на четыре сантиметра, не больше.
В руке, осторожно зажатую пинцетом за уголок, человек держал такую же картинку. Сквозь мощную лупу он разглядывал изображение: космический челнок направляется к подвешенному в пустоте кубу с светящимися гранями…
— Это марки! — я не смог сдержать удивления.
В некоторых, не столь подверженных технологиям мирах, до сих пор существовал такой вид сообщений: почтовые письма. Для доставки адресатам использовался своеобразный способ оплаты: человек покупал марку, наклеивал её на конверт и бросал в ящик…
— Утраченное в нашем мире хобби, — всё также не поворачиваясь, сказал человек. — Но меня оно успокаивает.
Налюбовавшись картинкой, он аккуратно вставил марку в пустое прозрачное окошко и захлопнул альбом. А потом, не вставая, повернулся ко мне — кресло было вращающимся.
— Приятно познакомиться, — он протянул узкую смуглую руку. — Меня зовут мастер Никто.
— Курои.
Рука у него была горячая и твёрдая. Словно глиняная болванка, которую хорошенько нагрели в печи. Лицо узкое, тёмное, измождённое. В глазах, за налётом интереса и доброжелательности, таилась боль.
— Вы — не из нашего мира, — сказал мастер Никто. Так просто, словно сообщил о соринке, которую заметил у меня на рукаве.
— А вы — не узник, — не остался я в долгу.
— У вас двойная тень, молодой человек. Я вижу её так же отчётливо, как и ваше истинное лицо, спрятанное под маской изменённой плоти. Кстати: интересная техника. Это не иллюзия, но и не косметическая хирургия. Вы просто сделались таким… — он всмотрелся в меня ещё пристальнее. — Да. Теперь понимаю. Артефакт. Вы прошли глубокую настройку, но не остановились на достигнутом. Интересно, интересно…