Нагината в руках принца крутилась, как мельничное колесо. Я же почти не двигал своим коротким танто, держа его внизу, на уровне бедра, остриём вперёд.
Матросский хват — почему-то называли такое положение у нас, на Ёшики: большой палец лежит сверху по спинке клинка, остальные пальцы держат рукоять свободно, готовые в любой миг повернуть нож назад.
Несмотря на грузное тело, двигался Сётоку очень плавно. Он словно танцевал на кончиках пальцев, так легко, словно летел над ровным покрытием дохё.
Я поймал себя на мысли, что стараюсь скопировать его движения, двигаться столь же плавно, зеркально отражая манеру принца.
И вдруг он сделал обманное движение и прыгнул ко мне.
На самом деле, это был не прыжок. Скорее, стремительный и неожиданный сход горной лавины, увенчанной длинным и острым лезвием.
Я отстранился в последний миг, встав боком — так, что длинное лезвие нагинаты прошло вдоль моего живота.
Вот сейчас я порадовался, что на мне этот плотный, похожий на корсет, пояс…
Сётоку отпустил древко нагинаты и бросил руку мне на плечи. Со стороны это выглядело, словно он прижал меня к себе в дружеском объятии, но я чувствовал, как громадная ладонь, обхватив шею, сжалась, немилосердно сдавив мускулы и перекрыв доступ воздуха.
— Я могу сломать тебе позвоночник прямо сейчас, — растянув губы в улыбке, прошептал Сётоку. От него разило крепким мужским потом, в котором угадывалась еле заметная примесь алкоголя. — Но это будет неинтересно, — продолжил он. — Мои подданные жаждут зрелища. И они его получат.
Оттолкнув меня так, что я споткнулся о метущую пол ткань штанов, он повернулся к зрителям и замер, широко расставив ноги и раскинув руки.
Хатамото взревели, одновременно и дробно ударяя латными рукавицами в грудные щитки доспехов.
Я поднялся. Оглядел толпу… Любава стояла совсем рядом, сразу за границей круга дохё. В её глазах было жгучее напряжение. Девушка словно посылала мощный энергетический луч, почти физический — настолько он был силён.
Выражение глаз остальных рассмотреть было сложно. Люди стояли напряженно, было видно, что исход боя им далеко не безразличен. Но вот угадать, за кого они болеют — я не мог.
Японская нация славится умением скрывать эмоции.
…Вновь кружение друг против друга. Или враг против врага — так будет правильнее. Глаза Сётоку, маленькие, утопленные в подушки из жира, выражали презрение. После первого удачного броска он словно расслабился. Перестал видеть во мне противника.
Теперь я для него был просто добычей. А с добычей можно поиграть. Растянуть удовольствие.
Я сделал глубокий вдох.
Чтобы поразить Сётоку, мой удар должен быть очень точен. Короткий клинок должен пробиться через защитный пояс, через горы жира и мощные мускулы под ними: чтобы держать вертикально такую тушу, у него должны быть стальные мускулы…
И я видел несколько возможностей поразить его быстро, эффективно и беспощадно. Сётоку действительно открывался слева, да и нагината в его правой руке двигалась не в пример ловчее, чем в левой…
Но для этого мне нужно подобраться к нему очень, очень близко — на самом деле, вплотную.
И это большой риск: Сётоку — мастер контактного боя, я могу просто не успеть нанести свой удар…
Однажды, находясь на задании в одном из сельскохозяйственных миров, мне довелось увидеть, как режут свиней.
Обычно это делали специально обученные люди.
Остальные — те, кто откармливали животных на мясо, не решались совершить убийство самостоятельно: свиньи были огромными, каждая в полторы тонны весом.
Так вот: у специалистов были длинные и узкие прямые ножи, клинок каждого превышал восемьдесят сантиметров.
И большинство действовало просто: пока несколько дюжих мужчин держали опутанную верёвками свинью, специалист просто перерезал ей горло. Одним длинным скользящим движением, выпуская реку крови в подставленное ведро.
Но был там один умелец…
Он никого не просил держать животное. Войдя в загон, он выжидал. Зверь успокаивался, привыкал к его запаху… И подпускал совсем близко.
И вот тогда убийца наносил один-единственный удар.
Подойдя со спины, он вонзал нож под лопатку, доставая до самого сердца.
Это было куда милосердней, чем перерезанное горло: животное не билось в агонии, чувствуя, как утекает кровь из жил, а погибало мгновенно, не успев понять, что происходит.
Но выглядело это куда более зловеще.
Тогда меня поразила точность, с которой действовал убийца. Он никуда не торопился. Не играл на публику. Он приходил, делал своё дело — не доставляя животным лишних страданий — и уходил, забрав весьма солидный гонорар.